— Отправлю его домой, к матери, с посельщиками. А уж вам-то я пригожусь там: и дров буду заготовлять на артель, и охотничать, мясо добывать. А там, гляди, и грамоте еще подучусь вечерами, Георгий Петрович ведь не откажется учить нас, верно?
— Верно. Ну пойдем, а то каша-то остывает.
— Сейчас, — кивнул головой Егор, — ты иди потихоньку, я догоню тебя…
Тихон ушел, уже не стало слышно его шагов, а Егор все сидел на том же месте, смотрел на Ингоду, на правый берег ее, темнеющий зарослями тальника и черемухи, на сонные громады заингодинских сопок.
…Тишина. Ингода бесшумно катит свои воды, на зеркальной глади ее, отражаясь, мерцают звезды. Сладкие воспоминания детства и юности, прошедшей на этой реке, нахлынули на Егора горячим туманом…
…Со стороны села доносится грустный напев, одинокий, тоскующий голос заводит:
Новые голоса вплетаются в песню, и вот уже целый хор их тянет печальный, за душу хватающий напев:
Захрустев галькой, Егор сошел с берега к реке, нагнувшись, зачерпнул полную пригоршню воды, выпил ее, затем умылся и, распрямившись, снял фуражку.
— Пора уходить, — проговорил он со вздохом, — Прощай, матушка-Ингода! До свиданья!