Забайкальцы. Книга 4.

Ранняя и теплая в этом году выдалась весна в приингодинских и ононских долинах, в агинских и приаргунских степях. Стихли обычные в эту пору ветры, когда жаркая пустыня Гоби властно тянет к себе, в соседнюю Монголию, холод Забайкалья. Прогрело воздух, ровная установилась погода, лишь временами легкий ветерок доносит с полей запахи весны — то дохнет на село гарью весенних палов, от которых дальние сопки укутаны сизым дымным маревом, то пахнет с заингодинских гор пьяняще сладостным ароматом богородской травы, слегка приперченным горьковатым душком пришлогодней полыни. Медом пахнут в это время набрякшие вешним соком тальники, густо усыпанные белыми пушистыми барашками; серо-желтые, заветошевшие склоны сопок уже расцвечены синим разливом ургуя, а на черных от недавних палов еланях пробиваются тонкие усики зелени.

В коммуне все уже готово к севу. Егору не терпится ждать, хочется поскорее сделать зачин. А Ермоха не торопится: вчера шестерых мужиков заставил затесывать из березняка полозья, зарывать заготовки в навоз на конском дворе.

— Когда же гнуть-то их будем? — спросил старика Егор.

Ермоха посмотрел в сторону конского двора, потом на солнце и лишь после этого ответил:

— Тепло будет опять. Назём-то вот-вот загореться должон, пролежат в нем полозья до завтра и разопреют, послезавтра и гнуть будем.

— И чего тебе приспичило с этими полозьями? Зачинать надо сеять, а ты людей отрываешь.

— Рано ишо.

— Как рано? Земля протаяла, лопата не достает мерзлоту.

— Мало ли што! Рысковое дело: земля пока в соку, посеешь — взойдет скоро, а оно, тепло, стоит-стоит, да и хватит заморозок — вот и гибель! Пересеивать, а чем? Не-ет, брат, знаем мы такие примеры. Поспешишь — людей насмешишь.

— Ладно, сгодим еще денька три, а в понедельник поедем.

— Э-э, нет, и не думай даже.

— Ишо рано?

— День не зачинный — понедельник!

— Ну тогда во вторник!

— Тоже нельзя, благовещенье, нынче было во вторник, значит, тоже день не зачинный. Ты забыл, как у Саввы Саввича делали?

— Так то у Саввы Саввича, а у нас хозяйство-то не кулацкое, а советское. И нечего нам верить всяким поверьям поповским.

— Не верь, кто тебя просит! — осерчал Ермоха и, как всегда в таких случаях, полез в пазуху за кисетом. — А людям не мешай, мы люди крещеные.

— Значит, в день зачина в бане будете париться утром, молиться при зажженных свечах?

— А ты думал как? Все будет как у добрых людей.

Егор только рукой махнул, отошел в сторону, не желая обидеть старика, которого любил и почитал, как родного отца.

Однако поехать с коммуной на пашню, хозяином походить за плугом, полюбоваться на сына, как он будет править парой пристяжных, на этот раз не пришлось Егору: за два дня до начала сева его и всех партизан Верхних Ключей по тревоге вызвали в ревком.

Было раннее утро, село только что просыпалось, черные дымки вставали кое-где над крышами домов. На востоке ширилась алая полоса зари, и, словно приветствуя ее, горланили петухи.

Егор пришел одним из первых. В ревкоме горела лампа, Воронов с озабоченным видом просматривал какие-то бумаги.

— Чего звал? — поздоровавшись с ним, спросил Егор.

— Беда, брат! Нарочный из станицы, из волревкома то есть, с приказом всем партизанам и другим, какие надежные, к двенадцати дня явиться в Заозерную при полной боевой.

— Вот тебе раз! Война, што ли?

— Что-то вроде этого. Котов, председатель волревкома, пишет, что недобитый барон Унгерн в Монголии зашевелился. Целую армию сорганизовал, стервуга, вот его усмирять пойдете. К обеду вы должны быть в Заозерной, там эскадрон набирается бойцов наших. Командиром тебя назначили.

— Хуже-то не нашлось?

— Но-но, не прибедняйся! Командовал эскадроном, тебе и карты в руки.

Люди подходили по одному, по двое. Кучей заявились коммунары. Сообщение Bopoновa — как удар обухом по голове. Гулом голосов наполнилась комната:

— А как же с посевом быть?

— Вить нынешний день год кормит.

— С кем война-то?

— С бароном, сказано тебе!

— Мало его, проклятого, боронили под Богдатью-то!

— Игнат Фомич, а ить мы-то с Епихой и не партизаны вовсе. Вон и Маркел тоже вроде нас — и не касаемо.

— Все одно свой брат — бедняки, активисты. Вот вам и доверие оказали, винтовки выдадут.

— Насчет посеву спросить хочу. В коммуне, там, конечно, сев не остановится, людей хватит. А нам как быть?

— Поможем. Спаривать будем хозяйства по два, чтобы один воевал, а другой ему и себе хлеб сеял.

Зачитав приказ, Воронов пояснил:

— Двадцать четыре человека от нас едут, командиром назначен Егор Ушаков. В коммуне за него остается Петро Подкорытов. На сборы один час, собираться у школы, понятно?

В ответ недружные, вразнобой голоса:

— Понятно.

— Чего не понять-то, опять то же самое.

— Снова да ладом.

Егор, попрощавшись с Подкорытовым, на его вопрос, какие будут наказы, только плечами пожал:

— Какие тебе наказы? Сам не маленький, действуй. Скорo торгаши наши вернуться должны, хлеб, какой они там наменяют за известку, раздай на еду коммунарам. Комиссию назначь для раздачи.

— Сделаем, было бы чего делить.

— Народу у тебя хватит. Ермоха помогать будет. Ячменя посей с полдесятины раннего, чтобы к сенокосу поспел.