Забайкальцы (роман в трех книгах)

Петухов угрюмо молчал. Пожилой, до самых глаз заросший черной курчавой бородой, был он самым веселым человеком в эскадроне. Но сегодня Петухова как подменили: молча шагал он с наганом в руке, не глядя на осужденного.

А позади за ними валила густая толпа сельчан.

За крайними огородами села — широкая луговина, где пасутся, лежат на траве десятка полтора пестрых телят. Зеленая поляна ярко расцвечена желтыми одуванчиками и голубыми незабудками. С одной стороны далеко протянулись картофельные огороды, с другой, поодаль, в зарослях тальника, угадывается речка, выше, за поскотиной, виднеется водяная мельница, спутанные кони, телеги, дымит костерок.

Тут, за огородами, Петухов остановил конвой, придержал Спирьку за рукав, повернул его лицом к солнцу. Конвоиры выстроились шагах в десяти, изготовившись к стрельбе, лязгнули затворами винтовок. От них по обе стороны, образуя широкий проулок, расступилась притихшая толпа.

— Прямо по осужденному, взво-од, — попятившись от Спирьки, скомандовал Петухов. Конвоиры вскинули винтовки.

— Ребята… стойте, што же это вы… — Бледный, с перекошенным от ужаса лицом, Спирька шагнул навстречу смерти, и в то же время Петухов взмахнул наганом:

— Пли!

Как один человек, всколыхнулась, охнула толпа, разноголосо запричитали бабы, закрестились старики.

Спирька упал ничком, поскреб руками землю и затих. Защитная гимнастерка его побурела, набухая кровью.

Убедившись, что Былков уже мертв, Петухов обратился к старикам:

— Товарищи! Нам его хоронить время не дозволяет, так вы уж его без нас… пожалуйста!

— Сделаем, — за всех ответил высокий, с белой, во всю грудь бородою старик. — Поверх земли не бросим и домовину какую ни на есть сколотим. Вот оно как обернулось. — И сокрушенно вздохнул, перекрестившись. — Упокой, господь, грешную душу убиенного.

Глава XXVII

Тесно стало в просторном доме Саввы Саввича от поселившихся в нем пятерых офицеров Антоновского гарнизона. Они надолго обосновались в горнице, а один из них устроился даже в комнате Семена, благо, что тот жил отдельно от жены и ночевать дома стал редко. В распоряжении стариков остались теперь их спальня и кухня.

Как ни благосклонно настроен был Саввич к белым офицерам, постояльцы не нравились ему все больше и больше. По ночам часто уходили куда-то, приходили, хлопали дверями, нарушая привычный в доме покой. К тому же нередко устраивали в доме попойки, во время которых становились буйными до невозможности, и пьяные их оргии тянулись ночи напролет. Особенно досаждал старикам ночными скандалами молодой нагловатый сотник Брагин. В первый же день своего появления в доме Пантелеевых Брагин обратил внимание на Настю. Как видно привыкший к легким победам в любовных похождениях, он перехватил ее в коридоре с явным намерением облапить чернобровую молодицу, прижать в темном углу.

— Ты что это! — отступив на шаг, Настя смерила его негодующим взглядом.

— Пардон, сударыня, пардон, — все более наглея, он пытался обнять ее за талию.

— Отстань! — загораживаясь локтем левой руки и размахнувшись правой, во весь голос крикнула Настя. Из кухни на шум выглянула Макаровна, и Брагин, еле увернувшись от оплеухи, юркнул в горницу.

В эту ночь пьянка в горнице длилась до первых петухов. Обозленный неудачей с Настей, Брагин разбушевался, затеял драку с приятелями. Кончилось тем, что собутыльники наставили ему фонарей, и, связанный ими по рукам, он уснул на голом полу.

Наутро Макаровна, приютившаяся на кухне, жаловалась Савве Саввичу:

— Это что же такое будет? Посмотри-ка, что они в горнице-то натворили, подлецы. Мало того, что бесились всю ночь, никому спокою не дали, посуды-то сколько побили! Боже ты милостивый, когда же это конец-то будет этому аду кромешному?

— Ничего, ничего-о, — утешал старуху Савва Саввич, — сегодня же пожалуюсь главному ихнему да за посуду-то тово… стребую с них, вот увидишь.

Настя в тот же день перебралась с детьми в зимовье, где теперь постоянно жила скотница Матрена, оставшись в одиночестве после смерти старика.

— Хорошо, Федоровна, хорошо надумала, — обрадовалась Матрена, — вместе жить будем. Тут и тебе спокойнее, и ребятишкам твоим, и мне с вами веселее будет. Ермоха вон и крючок к двери приладил, закрываюсь по ночам-то, а все одно, боязно.

— Тогда помоги мне, тетка Матрена, перетащиться-то. Вот кольца-то тут нету для зыбки Таниной.

— А я зуб принесу бороновой, видела их под сараем, вобьем его в матку, и ладно будет. Ну, а работники приедут, тоже не беда, нары-то вон какие, хватит места для всех.