Забайкальцы (роман в трех книгах)

— Нет, господин полковник, уничтожить целый эшелон людей — это и на солдат моих подействует, нервы-то у них не железные. Нет, не могу. Спасибо за стремление помочь мне. Вы однажды и так помогли мне хорошо, помните шумовское золото…

— Да, да, — с живостью отозвался Морроу. — А вы знаете, ведь дело об убийстве офицера Шумова, как это называется?.. — Он опять прищелкнул пальцами. — Э-э… всплыло наружу! Понимаете, какая неприятность.

Степанов насторожился, а Морроу достал из портфеля синюю папку и повернул ее так, чтобы подполковник мог прочесть на ней надпись: «Дело №… по обвинению И. М. Степанова в убийстве и ограблении им офицера Шумова. Начато 20 марта 1919 года, окончено… 19… г.».

— В марте этого года недалеко от станции… э-э… — Морроу, забыв название станции, открыл папку, прочитал, — станции Кручина… нашли труп убитого офицера. Его там же и захоронили, но кто-то дознался и по протоколу, составленному при осмотре трупа, опознал в убитом Шумова. Началось следствие. В деле имеются показания свидетелей о том, когда Шумов прибыл на ваш бронепоезд и даже сколько он привез с собой золота.

— Но ведь вы, господин полковник… — чуть слышно выдохнул Степанов.

— Понимаю, — перебил Морроу, — вы хотите сказать, что убийство произошло случайно, а деньги и бумаги убитого переданы в Русско-Азиатский банк и вы не считаете себя преступником… — Голубые глаза Морроу сощурились в лукавой улыбке. — Совершенно верно, мистер Степанов, но разве это изменит дело? Ведь если узнает отец убитого, человек очень влиятельный в обществе, будут большие неприятности. Но я решил еще раз помочь вам выйти, как у вас говорят, сухим из воды. Поэтому не пожалел крупной суммы, очень крупной, чтобы иметь эту папку у себя. И на то, чтобы человек, начавший это дело, молчал. Понимаете? Не скрою, я имею в виду, что вы будете благодарны и послушаетесь моих советов, как поступить с арестованными, не правда ли?

Степанов, потупив голову, молчал. Опять провел его этот пройдоха американец. Как же теперь быть? Ведь если Морроу передаст документ отцу убитого и натравит его на Степанова…

А Морроу продолжал сочувственно:

— Я понимаю, дорогой коллега, вас смущает, что действовать придется одними вашими силами, но все можно устроить. Правда, послать на это дело своих солдат я не могу, к сожалению, — это было бы вмешательством в ваши внутренние дела, но ведь у вас здесь находятся две роты японцев, договориться с их командованием мы сможем, уверяю вас. Следовательно, ваших солдат потребуется немного, надо лишь вооружить их пулеметами.

— М-да-а, — шумно вздохнул Степанов. — Ну, а насчет этой папки, можете вы отдать ее мне сейчас же?

— О-о, мистер Степанов, не беспокойтесь, она в надежных руках и будет у вас, как только вы избавитесь от… арестованных. Кроме того, вместе с приговором военно-полевого суда вы получите от нашей компании очень хорошее вознаграждение. — Улыбка и взгляд Морроу выражали самые искренние, дружеские чувства к господину подполковнику. — Я вижу, у нас с вами есть полное согласие! Так ведь?

— Да, — кивнул головой Степанов, подумав про себя: «Тебя бы под пулемет заодно с ними, сволочь!»

— Когда я получу список арестованных?

— Список? Завтра часам к одиннадцати… пришлю.

— Прекрасно. — Морроу встал и, все так же приветливо улыбаясь, протянул Степанову руку.

Глава XXXI

Ранним утром из бронированного вагона «Мститель» два белогвардейца вывели избитого, с кровоподтеками на лице человека в защитной, лоснящейся от грязи гимнастерке и таких же брюках. Это вели с допроса Егора Ушакова. С тех пор как попал он в застенок к белогвардейцам, прошло около месяца, и редкий день проходил, чтобы его не вызывали на допрос и не избивали. Егор уже и счет потерял этим избиениям, но каждый раз, когда уже казалось, что нет сил терпеть истязания, перед ним вставали мужественные образы комиссара Хоменко, Фрола Балябина, Богомягкова, есаула Метелицы и других боевых его командиров и погибших друзей. Это придавало ему мужества, решимости умереть, но не выдать своих.

Очутившись на земле, полной грудью вдохнул он свежий утренний воздух, огляделся. Было теплое летнее утро, восходящее солнце осветило горы за селом, часть крайних домов, верхушки тополей около станции.

— А ну шевелись! — прикрикнул на него один из конвоиров, замахиваясь прикладом. — Чего еще там разглядываешь, гад!

Егор не ответил. В это время они подошли к тупику, где находился арестантский эшелон.

Вагон, куда конвоиры втолкнули Егора, забит арестованными. Люди лежали на нарах, что тянулись двойными рядами по обе стороны, и даже под ними, на полу.

Удивило Егора то, что сегодня в столь ранний час многие в вагоне не спали, а разговаривали кто сидя, кто лежа на нарах, курили, грызли сухари. При появлении Егора головы всех повернулись к нему, кто-то спросил сочувственно:

— Били?

— Били. — Егор облизал сухие, потрескавшиеся губы. — Пить хочу невыносимо, не осталось ли у кого? Хоть бы глоток.