Забайкальцы (роман в трех книгах)

Тревожно было в этот день в доме Пантелеевых. Узнав о разрыве, происшедшем у Семена с Настей, старики всполошились не на шутку, но горе свое переживали по-разному. Макаровна сразу же ударилась в слезы. Савва внешне казался спокойным. Хитрый старик хорошо знал истинную причину этого происшествия. Он был уверен, что Настя не уйдет от них, что после того как Егора призовут на службу, она поневоле вернется в дом, так как ей некуда деваться.

— Никуда она не уйдет, — утешал он Макаровну. — Это она, тово… на пушку берет Семена. Кому она нужна от живого-то мужа? Пусть поживет покамест на заимке, она там за хозяйку теперь. Зиму проработает на заимке, а к весне видно будет. Семена надо будет по-настоящему приняться лечить, это много значит.

— За Марфой надо спосылать:

— Пошлю, надо с ней потолковать — от Лукича пользы как от быка молока.

А Марфа, словно чутьем угадав поживу, сама появилась у них в этот же день. Приход ее был как нельзя кстати, поэтому Савва Саввич принял Марфу отменно ласково.

— Сватья Марфа! — воскликнул он, поднимаясь навстречу сметливой пройдохе. — Здравствуй, голубушка моя, здравствуй!

— Здравствуйте, дорогие! — Марфа перекрестилась на иконы, за руку, с поклоном поздоровалась с хозяином, трижды облобызала Макаровну. — Насилу собралась к вам. Да ты чегой-то вроде опечалена, Макарьевна, чем-то? И личико у тебя заплакано, уж не захворала ли, часом?

— Ох, не говори, сватья.

— Уж не беда ли какая?

— Оно беды-то особенной нету, — вмешался в разговор Савва Саввич и, оглянувшись на дверь, понизил голос: — У Семена с Настей немножко тово… неувязка получается. Только ты уж, Марфа Яковлевна, смотри не проговорись никому.

— Спаси Христос, Савва Саввич, да рази ж ты меня не знаешь? Да отсохни у меня язык, ежели я сболтну кому хоть единое слово. Не-ет, клещами никто не вытянет.

— Вот и хорошо, сватьюшка, оно, тово… сор из избы выносить не надо. А дело-то, значит, такое. — И тут Савва Саввич поведал Марфе обо всем, что случилось у Семена с Настей.

Марфа, притворяясь опечаленной происшедшим, тяжко вздыхала, стараясь выжать из глаз слезу. Но какие же там слезы, когда в душе ее ключом била радость, рвалась наружу, отчего на полном лице Марфы пятнами выступил румянец. Слаще меду был ей рассказ Саввы Саввича, особенно радовало Марфу то, что хозяин и не надеется на скорое примирение невестки и сына, хоть бы к зиме примирились, и то хорошо. Лучшего для Марфы и желать было нечего, ведь теперь она будет ежедневной гостьей в богатом доме. Всю осень, а может, и всю зиму, будет кататься как сыр в масле, ни в чем ей не будет отказу, да еще и заработает на черный день. Как же тут не радоваться Марфе? Выслушав Савву Саввича, она повздыхала для видимости, посетовала на недосуг.

— Время-то у меня никак нету, прям-таки беда. Соседке Агафье помогаю в домашности, и дома надо, и в огороде, шаль взялась вязать Крючихе, а тут то заболел кто, то ишо какая беда, все ко мне. Так вот день-деньской и верчусь как белка в колесе.

— На тебя вся надежда, сватья, помоги, милая! — упрашивала Макаровна.

— Не откажи, Марфа Яковлевна, — вторил жене Савва Саввич, — а уж я тебя отблагодарю, ничего для тебя не пожалею.

Тяжко вздохнув, Марфа согласилась.

— Что ж делать, надо помочь. Вот только снадобье хорошее-то кончилось у меня, корень любовь-трава, придется поездить, поискать его. А не найду здесь, то свожу Семена в Агинские степи, там у меня есть знакомая бурятка-шаманка. Словом, как бы то ни было, а Настя снова будет наша — излечу Семена.

Вечером Савва Саввич проводил Марфу до ворот, прощаясь с ней, еще раз напомнил:

— Уж постарайся, сватья Марфа. Закончишь это благополучно — кроме всего прочего нетель тебе, трехлетку семинтайской породы, подарю за труды.

Глава XVI

Всю осень прожила Настя на заимке. Два раза приезжал к ней Семен. Выждав, когда Настя останется одна, он подходил к ней, просил, умолял ее вернуться домой. Пополневшая, раздавшаяся в ширину, Настя всякий раз выпроваживала его обратно. В последний раз она пригрозила Семену, что если он еще будет надоедать ей, то не увидит ее больше и на заимке.

А ночью, по-прежнему таясь от других, приходил к ней Егор. И радостны были их встречи, быстро летели ночные часы. Оба давали своим чувствам полную волю, стараясь заглушить тревогу, что росла в душе каждого от сознания скорой разлуки. Егор даже похудел в эту осень, под глазами темнели круги, днем на работе одолевала его дремота. От постоянного недосыпания чувствовал он в теле непомерную тяжесть и при каждой остановке на работе — перекур или короткий отдых — валился с ног, ткнувшись головой куда попало, и мгновенно засыпал. А когда кончилась страда, началась скирдовка, отсыпался Егор в телеге, пока ехали они за снопами от гумна до пашни.

А время неутомимо летело вперед. Вот уж и осень прошла, снегом покрылись поля, елани и сопки, незаметно подкралась зима.