Забавное приключение

— А вот нету у нас посланников… — подумав, сказал лесник и неторопливо налил в блюдечко. — Чай вот пьём! Что, барышни… аи намокши?

— Пришла вошь — вынь да положь! — сипло сказал солдат кусочку красного сахару и положил в рот, готовя блюдечко.

— Чай чаем, — нахмурился Карасёв на солдата, — а у меня дело казённое!

— Деньги-то казна делает, знаем… — отозвался лесник, продолжая пить чай.

— Сами казённые… — сердито сказал солдат. — Бери ероплан — вот те и… весь план!

— Во какой браток — ирой! — обрадовался лесник. — С им тру-удно! Ему хрест даден!

Отжал пот с праздничного лица и покрутил головой.

Тут поднялся из-за стола худой, долговязый парень-нескладёха, в синей рубахе и в пиджаке, — до этого он лежал на лавке, — отмахнул со лба мешавшие волосы-мочалки и бессмысленно уставился на Карасёва:

— Чего такой?..

— Во какой! — так и закачался лесник, показывая белые, как творог, зубы в золотой бороде. — Деньгами оделяет! — крякнул он парню. — Сам к тебе Карасёв… господин заводчик… кланяйся! Ему лошадей надоть… ишь у его барышни-то какие… деликатные, голы ножки! Ничего, барышни, мы ругаться не дозволяем…

Карасёв дёрнул плечами, но подумал: не стоит связываться, — и спросил с сомнением уставившегося на него парня:

— Ты, может, сбегаешь? Пятёрку бы заработал.

Не сводя вытаращенных глаз, парень нашарил за собой убитого рябчика, показал за ножки и брякнул на стол. Потом опять пошарил, нащупал на стенке ружьё, сдёрнул с гвоздя и свалил на себя картуз.

— Желаете… ружьё продаю?..

Карасёв безнадёжно пожал плечами: все пьяны, на столе бутылка с бурдой, куриные кости, селёдки, баранки и красный сахар, — что-то такое празднуют.

— Не желаете… наплевать! — выговорил после раздумья парень.

— Не ночевать же здесь!.. — капризно сказала Зойка. Подобрав под скамейку босые ноги, паинькой сидела она у печки. На неё глазела рябая баба, в розовой кофте и в красной юбке, подхватив толстые груди. Положив голову на кулачки, высматривал с печки мальчишка, и ещё чья-то детская головка выглядывала из-за мальчишки. На лавке, к дверям, стоял сундучок, лежал холщовый мешок и было постлано сено. Прикинув всё, Карасёв тоскливо послушал, как шумит за стенами лесом и постёгивает дождём в окошки.

— Не желаете… наплевать… — повторил парень, возя ружьём.

Баба выхватила у него ружьё и сунула под лавку.

— Куда ж им таким… пьяные!

— Шуми не шуми — некому! — отозвался лесник на настойчивое требование Карасёва. — Вот браток у меня пришедчи… в моём дому… ещё племянничка провожаем завтра, с отсрочки. Конторшшик княжеский! — погрозил он к парню.

— Обязательно… — сказал парень. — И его сиятельства… гоф… гов… менстера… Язык не тово… — растянул он в улыбку рот и замотал головой. — Гоф… гофнейстера! — крикнул он радостно.

— Будет с им толковать… энту сюды зови, чай пить с нами! — сказал солдат, но лесник остановил рассудительно:

— Барышни… им слушать такое не годится.

— Видали барышнев… За мной сама графыня ходила… я у ей руку целовал, она меня… хрестила!

— Не ругайся! — крикнул Карасёв.

— А ты што за генерал?! У меня указчиков теперь нету… Пострашней тебя видали… дерьмо какое!

Карасёв задрожал щеками, и его лицо пошло пятнами, но поглядел только на солдата.

— А ты, господин Карасёв, не шуми… в моём дому! — сказал лесник, и его праздничное лицо похмурилось. — Тут тебе не трахтир. Откудова я тебе лошадей возьму… семь вёрст в Хруски надоть?..

— Бабу сгоняй, дам пятёрку.

— Аи уж сбегать, Максим Семеныч! — всполохнулась баба. — Какие деньги сулят!..

Она сбросила полсапожки, подоткнулась, заголив белые ноги, и скрылась под занавеску, в угол.

— Чисто короли какие… От всего могут откупиться!.. — выругался солдат, с ненавистью глядя на Карасёва. — Что тебе наша баба, лошадь?!

Карасёв вызывающе поглядел в опухшее, неживое лицо в рыжей щетине, но сейчас же отвёл глаза — так было неприятно. А лицо солдата вдруг перекосилось и сморщилось, как от боли; он откинулся в угол и закрыл глаза.

— Прихватило, — понизил голос лесник. — Почки у его сгнили.

Баба вошла в тёплой кофте и шали и шмыгнула к двери, но лесник окликнул:

— Марья, постой! Как это так… праздник, у меня браток Василь Семеныч, в моём дому пришедчи… Не желаю!

— Чего ж ломаешься?! — крикнул Карасёв.

— А вот… не желаю! Браток вроде как помирать явился… в моём дому… во какое дело… — вдумчиво сказал он, положив на грудь руки и вглядываясь в самовар. — У его ноги водой пошли… как его почитать надо! а?! — поглядел он на Карасёва, шагавшего от стола к печке. — Становь опять самовар! — крикнул он дожидавшейся у двери бабе. — Вот тебе сказ! Желаю ему уважение исделать…

Баба сердито сорвала шаль и швырнула на сундучок. В углу задрожала красная занавеска. И в зыбке забился кашлем ребёнок.

— У ей дитё… горить-бьётся… — хмуро сказал лесник, — а ты деньгами бабу блазнишь… Вот какое ваше… необразование!.. Становь ему опять самовар!!

Карасёв принялся доказывать, что завод ждёт, может остановиться работа, и тогда всем нагорит. Но лесник не слушал. Он растрогался от своих слов, ухватил солдата и полез целоваться.