Забавы мертвых душ

– Поначалу не знал как. А потом, выходя из лифта, увидел Пачкина, который после удара мне по голове убирал биту под пуховик. Окунев сразу понял, кто был тем мужиком, который убил его соседку. Сложил два и два. И стал издалека тревожить Пачкина. Начал звонить и молчать. До того не особо доходило. И тогда он послал ему письмо в конверте, который нашел у меня в рабочем столе, еще когда я на зоне был. Нашел, прибрал до случая. Даже не знал, когда пригодится и понадобится ли вообще. Но все равно прибрал. Не знал, гад, что я его руками не трогал. Лиза в дом принесла для каких-то своих целей.

– Можно предположить, что он начал готовить тебя к новому сроку, когда ты еще предыдущий не отсидел?!

– Нет. Вряд ли. Просто взял. Просто прибрал до случая. Этот случай мог и для Лизы приберечь.

Маша ахнула и прижала руки к груди.

– Дима… У меня просто слов нет!

– Зато у меня есть ты! – улыбнулся Карелин, вешая себе на плечо ее кота, как воротник. – И благодаря тебе у меня было алиби на момент убийства Сироткиной. А так бы не отвертеться! Все бы молчали.

– А сейчас? Молчат?

– Дочь Зинаиды Павловны и ее муж под стражей. Результатов допросов не знаю. Осипов меня избегает.

– Меня тоже! – фыркнула Маша. – Если идет по коридору в отделе мне навстречу, сразу куда-нибудь сворачивает. Боится, что ты возобновишь дело и…

– Это вряд ли, Маша.

– Почему? – возмутилась она. – Ты же никого не убивал!

– Главный подозреваемый умер. Кто докажет? Мне начать бороться с системой? Представляешь, сколько подписей на документах того времени? Какие люди подписывали заключения, протоколы, приговор! Мне пустить всех их по кругу допросов? Что это изменит?

– Вернешь себе доброе имя.

– Я его и так верну. Я хорошим делом сейчас занимаюсь. Забочусь о стариках. Мне это нравится. Мы ведь тоже с тобой когда-нибудь состаримся, так? И… В общем, власти мне обещали помогать. Доверие дорогого стоит. Много больше шумихи в прессе. Годы прошли, Маша. Зачем все начинать заново? Окунев за все ответит. К слову, он мне моего нового дела простить не смог. Ругался как сапожник. Говорит, идиот, меценат хренов.

– А ты что?

– А я сказал, что я долго зарабатывал. Теперь хочу начать тратить. На добрые дела. Да и не ушел я в минус, если что. У меня такой грамотный старший бухгалтер! Уверяет, что к лету мы в плюсе будем. Если, конечно, я с бассейном не заморочусь. А я ведь заморочусь, Машка.

Они рассмеялись. И Маша поймала себя на мысли, что впервые слышит, чтобы Дима так беззаботно счастливо смеялся. И настороженность из его взгляда исчезла. И за спину себе смотрит все реже.

– А это Окунев сунул Пачкина в петлю?

– Уверяет, что нет. Петля уже была. И записка. Что он только откровения его слушал невнятные, когда биту в его квартире искал. Дед напился окуневского чая, тормозил. Окунев, мол, думал, что дед уснет и вешаться передумает.

– Как он вообще чай его стал пить? Знал же про Сироткину. История не научила?

– Окунев не откровенничал на этот счет. Но клянется, что не вешал деда. И записку видел. Просто слушал, как тот плачет и кается невнятно.

– Не записал?

– Не знаю. Осипов меня избегает. – Карелин стащил с плеча кота, опустил его на пол. – Все, рыжий, иди гуляй. Я по твоей хозяйке соскучился.

– Я же рядом, – возразила она.

– Рядом – это вот так… – Он встал, притянул ее к себе и с силой обнял. – Я счастлив, Мария Климова, что ты теперь у меня есть. Боже, как же я счастлив…

Ужин они начали готовить не скоро. Когда уже стемнело. И вместо сложного мясного блюда с овощным гарниром, просто закинули все продукты в мультиварку и потушили. Потом ели, нахваливали еду и себя за сообразительность.

– Главное – полезно, – без конца восклицала Маша. – Ни тебе лишнего жира, ни…

Договорить не успела, в дверь позвонили. Открывать пошли вместе.

– Хм-м… Так и знал, что ты здесь. – На лестничной клетке стоял Осипов.

Маша с Карелиным молчали.

– Могу войти? – и не вломился как прежде – нагло, без приглашения.

– Входи. – Дима слегка сжал напряженные Машины плечи. – Если тебе есть что сказать.

Осипов вошел, разулся. Самостоятельно повесил куртку на крючок. Достал из внутреннего кармана бутылку коньяка, пошел в кухню.

– Кто со мной выпьет? – Он вопросительно глянул.

Маша с Карелиным лишь качнули головами.

– Понял. Выпью один. Как на поминках, не чокаясь.

Осипов налил стопку, выпил, закусил свежим огурцом.

– Кого поминаешь, Женя?

Маша с Карелиным присели к столу, с которого уже успели убрать грязную посуду.

– Свое доброе имя честного мента, – пробубнил тот, махнув сразу вторую и третью стопки. – Нет, по службе все нормально. Там меня чуть нагнули, но и только. А вот тут-то гадко!

Он стукнул себя кулаком в область сердца. Исподлобья глянул на Карелина.

– И перед тобой я по всем статьям виноватый, Димон. И с женой твоей спал. И закрыл тебя по ложному доносу. Гадко от самого себя. Уйду я из полиции. Не могу с такой ношей. – Он помолчал и снова повторил: – Гадко… Но ты тоже восемь лет назад проявил слабость. Мог бы апеллировать. Мог бы хотя бы в последнем слове на суде что-то сказать в свою защиту! А ты от последнего слова отказался. Почему?