— Существует такая разновидность перверсии — она сродни увлечению цепями, мазохизму и прочему в том же духе, — мягко пояснил Бакли. — Должен заметить, что этим занимаются не только аристократы из высших кругов Лондона или Лос-Анджелеса. Такое случается везде, где живут люди, даже в нашем милом католическом Корке. Видите ли, частичная асфиксия может служить возбуждающим средством. Подростки часто обнаруживают это случайно, например, когда борются на уроках физкультуры. А дальше какой-нибудь юнец запирается в ванной или туалете и начинает баловаться с веревками и цепями, стягивая ими шею во время мастурбации. Потом происходит что-нибудь непредвиденное, он поскальзывается или смещает веревку не туда. Пережимает себе блуждающий нерв, и все — приехали. Дальше ему прямая дорога к таким, как я. Родители взламывают дверь ванной, или где он там прятался, и обнаруживают своего малыша Джонни с лицом, посиневшим, как у нашего Рудольфа, — только, в отличие от последнего, пенис у Джонни вывален наружу и с него капает сперма. А вокруг частенько валяются порнографические журналы.
— Я впервые об этом слышу, — сказал Фицдуэйн, — а ведь меня никак нельзя назвать затворником.
— Ну что же, — сказал Бакли, — каждому свое. Ваш брат, обычный горожанин, больше знает о футболе, чем о повешениях.
Держась за «вольво» патологоанатома, Фицдуэйн проехал через город, по Макертейн-стрит и повернул налево, в гору, где стояла гостиница «Арбутус-лодж».
Коробка со слайдами и фотокопии заключений врача по результатам вскрытия мертвого юноши из Берна лежали на сиденье рядом с ним. Похоже было, что факт самоубийства почти установлен. Однако причины по-прежнему оставались туманными.
В Корке всегда было проблемой найти место для парковки. Площадь перед гостиницей была переполнена машинами, что затрудняло маневрирование, и на то, чтобы пробиться на дальнюю стоянку и найти там свободный уголок, потребовалось немало времени и нервов.
Мокрый снег уже перестал, хотя ветер был пронизывающе холодным. Заперев машины, Фицдуэйн и Бакли немного постояли рядом, глядя на катящуюся внизу реку Ли. Фонари вдоль набережных повторяли ее извивы. То там, то сям на масляно-черной поверхности реки вспыхивали блики отраженного света; внизу, справа, виднелись огни стоящих у пристани торговых судов.
— Многих моих подопечных вылавливают из этой реки, — сказал Бакли. — Жители Корка обожают топиться. За последний год у нас набралось столько утопленников, что один из работников морга предложил построить для самоубийц специальный причал и снабжать их якорями и сигнальными буйками, чтобы облегчить поиски.
— Еще одна разновидность проблемы парковки, — сказал Фицдуэйн.
Бакли с легкой грустью посмотрел на последний кусочек прекрасно приготовленного бифштекса по-ирландски. Затем неторопливо объединил его с единственным оставшимся ломтиком обжаренного в масле картофеля. Вилка с нанизанной на нее парочкой совершила свое заключительное путешествие.
— Вот и конец всему, — сказал он, отодвигая тарелку. Потом посмотрел через стол на Фицдуэйна и благожелательно улыбнулся.
— Я посоветовал бы вам не относиться к самоубийствам чересчур серьезно, — сказал он. — В последний год тот небольшой район Корка, который находится в моем ведении, поставлял мне по одному повешенному каждые две недели. Какой-нибудь несчастный малый решает сделать последний жест, чтобы его заметило все человечество, а добивается только одного — на несколько часов обеспечивает работой пару-тройку государственных служащих.
Фицдуэйн ухмыльнулся.
— Интересная точка зрения.
— Но вас это не убеждает?
Фицдуэйн отхлебнул портвейна и, чуть помолчав, ответил:
— У меня есть свои причины заниматься этим делом. И в первую очередь для меня важно не то, как Рудольф покончил с собой. Важно, где и почему. Он сделал это у меня на пороге.
Бакли пожал плечами. Следующие несколько минут он целиком посвятил дощечке с сыром; потом вернулся к теме самоубийства.
— Это загадочная штука, — сказал он, — и мотивы почти всегда остаются невыясненными. — Он ухмыльнулся. — Мертвецы — народ неразговорчивый. В пятидесятых годах лондонцы исследовали примерно четыреста случаев самоубийства и обнаружили, что около половины из них явились результатом физического или психического недуга. Однако я должен сказать вам, что Рудольф был абсолютно здоров, у него не было ни раннего рака, ни венерической болезни или чего-нибудь в этом роде, а материалы, которые ко мне поступили, позволяют отмести и психическое расстройство. Стало быть, остается то, что исследователи именуют социальными и личными факторами.
— А что, собственно, под этим подразумевается?
— Повесьте меня, если я знаю.
— Господи Боже! — пробормотал Фицдуэйн.