Интересно, как наличие четкой цели концентрирует в человеке все силы и таланты во имя ее достижения. Как будто заранее знаешь, что стремление оправдано, что все гарантированно так и случится, нужно просто выложиться на максимум. Например, пробуждается умение притворяться и хитрить, обманывать и мимикрировать.
Взять хотя бы меня. Всю жизнь мне казалось, что я не умею врать, тем не менее, делал это часто и неграмотно, а потому бесполезно. Но как только я понял, что ложь и притворство – единственное средство достижения цели, то вошел во вкус. Настолько, что мое вранье становилось все более системным, продуманным, сложным, приобретало двойное и даже тройное дно. Легенда, приобретающая черты реальности, потому что все больше людей верят в нее, включая уже и автора.
Тот, кто решает вести столь сложную игру, обязан обладать хорошей памятью, чтобы не облажаться. Этим я тоже похвастаться не мог. Не было у меня и возможности фиксировать где-то, кроме собственного черепа, кому и как я ответил, какую эмоцию изобразил. Но и тут мне на помощь приходит невыразимо сильное желание попасть на свободу и осуществить свой план. Это больше, чем мечта, это смысл моей жизни. Им никогда до него не докопаться, ни за что его не понять, даже если бы я сам его поведал. Чего, конечно, не случится, ибо я намерен выйти отсюда – по-хорошему или по-плохому.
Пришлось намеренно завалить тест на уровень интеллекта, чтобы они не ожидали от меня многого. Убеждение в исключительной правоте тестов притупляет бдительность тех, кто не знает, как обходить вопросы. Если ты сообразителен, можешь убедить всех в обратном и воспользоваться этим.
С дурачков со школьным образованием троечника взятки гладки. Еще не хватало, чтобы ко мне тут относились, как к хитроумному психу, которому нельзя доверять, за которым нужно следить внимательнее, чем за остальными. Быть наивным и предсказуемым в их глазах гораздо выгоднее. Никто не ждет от тебя подвоха или действия, не совпадающего с твоим психологическим портретом, который они дотошно вымеряют. Словно гребаные алхимики с колбами и мензурками.
Вот только химические элементы не умеют юлить в своих целях, а пациент, отвечая на вопросы, вполне. Под микроскопом нужно вести себя прилежно. Я довольно быстро разобрался, что могу использовать против них их же оружие, и постепенно собрал образ тихого, безобидного, раскаивающегося невротика. Разумеется, было и что-то, что мне не удавалось скрыть или замаскировать, просто потому что это физически невозможно.
Есть вещи, которые я не контролирую, которые я не выбирал… Но именно эти «оголенные провода», как я их сам называю, сделали подставную личность настоящей. А самое главное – они вызывали сострадание в моих конвоирах, правда, я никогда до конца не верил, что их сочувствие настоящее, скорее, они жалели меня, как бедного дурачка, который по глупости растерял все дорожки в нормальную жизнь. Который сам во всем виноват. А я и так знал, что сам виноват, мне их сочувствие нужно было только для того, чтобы приблизиться к цели.
Заподозрить меня в продолжительном притворстве мог разве что такой же скрытный лицемерный параноик, как я. К счастью, среди лечащих психиатров Вудбери исключительно здоровые люди. Но это как раз их проблемы.
Что касается меня, не считаю паранойю таким уж серьезным недостатком. Скорее это очень полезное природное чутье, безошибочно уберегающее от ошибок. Осторожность, возведенная в абсолют. А в таком месте, как это, осмотрительность – вещь необходимая, как баллон кислорода под водой, и единственное оружие, которое нам оставляют, потому что не могут отнять. Это вам любой пациент скажет. Потому что, если быть откровенным, любой пациент психиатрической лечебницы мечтает из нее выбраться, кого бы он из себя не изображал на приемах.
С течением времени освобождение и исцеление отождествляются в сознании больного, а могут и поменяться местами. Меня это стороной не обошло. Билет на выход и последующая возможность претворить план в жизнь станут для меня куда более действенным лечением, нежели все таблетки, микстуры, капельницы, процедуры и разговоры на протяжении года. Еще одного потерянного года.
Выход во внешний мир и возвращение к оставленному занятию – вот это меня освежит, вне всяких сомнений. Но, как обычно, понимаю это только я. Врачи уверены, что мне нужно совсем другое, противоположное. Объяснять я устал, это бессмысленно (ненавижу бессмысленные действия, не ведущие к цели), я пробовал в самом начале. Они не понимают, даже не слышат. Будто у них барабанные перепонки лопнули, и чтобы лечить пациентов, совсем не нужно понимать, что они говорят.