— Деньги предлагала. Чтобы от тебя отказалась… — эти слова тупим гвоздем забивается мне прямо в макушку. Доходят медленно, с глухим и скрипящим звуком, по букве входят в мозг и там перевариваются.
Оторопь. Шок. Злость. Растерянность. Страх.
— Что предлагала? — впервые блею, как в детстве, будто за провинностями поймали. — Деньги? Лене?
— Да. Мы тут поругались немножко, — рассказывает Зинаида Павловна дальше. — Ты прости, но взрослые люди себя так не ведут.
— Я разберусь, Зинаида Павловна. Кто тут и что кому предлагал. А где же Лена, Вы точно не знаете? — быстрее, надо бежать, надо искать. Надо искать!
— Тебе лучше понимать, где она, — многозначительно выдает и скрывается за дверями своей квартиры.
Я найду ее, безусловно. Но сначала надо выяснить кое-что. Очень сильно надо разузнать какого рожна лезут в мою жизнь и пытаются её регулировать.
Дорога мелькает, улица, улица, проспект, дом. Вход, рывок.
— Ты зачем это сделала? — я впервые ору на мать.
— Сынок, я же хотела как лучше, — пускает слезы, но мне плевать. Ведь сразу поняла, о чем я.
— Сядь! — гремит отец. — Нечего было уезжать! Все бы объяснили нормально.
— Мне не надо объяснять, я сам разберусь.
— Сядь! — давит на плечи, вынужденно падаю на стул. — Лови! — кидает мне папку в руки.
— Что за херня? — бегло смотрю фотки с моей разгульной жизни и постельной, кстати, тоже. Что за нахуй! Они рехнулись? — Это что? — мечу яростный взгляд на родителей.
— Я не смотрела! — оправдывается мать. — Не матерись! — опомнившись, кричит она. — Ты что, люмпен?
— Да насрать! Я спрашиваю, это что? — трясу фотками перед их носом.
— Значит, так! — возвышается надо мной отец. — Погулял? Хватит! Пора за ум браться. Выйдешь из отпуска, впахиваешься по полной программе. О тусовках своих забудь! Ты оторвался на десять жизней вперед, как мы с матерью поняли. Не трогали ведь тебя. Ждали, пока агрессию свою выгуляешь, как жеребец. Натрахался досыта? — не реагирует на возмущенный крик матери — В Японии у тебя хорошие результаты, как я смотрю. Голова варит! И это главное! А Мизуки…Женишься на ней через какое-то время. Это нужно для нас всех! И для тебя в первую очередь!
Ошеломляющая ярость тащит меня за пределы этой комнаты. Злость льется через край. Я взбешен до ебучего предела. Жениться? Они за меня решили? На какой-то Мизуки? Да она по-русски не разговаривает даже. На хрена мне японка, если у меня Романова есть! И я с ней хочу, а не с этой. Если надо, то я свою грудь руками раздеру, вырву свое сердце и брошу к ногам Щепки. Все ради нее только! И, когда стою на краю величайшего предательства со стороны самых близких людей, понимаю, насколько я влюблен в Ленку. Я без нее не смогу. Просто сдохну, как псина.
— Нет! — с ревом раненого зверя выдаю из себя хрип.
— Да! — орет отец. — И о голодранке своей забудь!
— На хуя вы к ней ходили? Ты! — оборачиваюсь на мать — Отвечай мне!
— Она тебе не пара, сынок. Благо Танечка адрес узнала этой проходимки. Ей же только денежки наши нужны. — презрительно кривится мама.
Разбить бы все в осколки, но не могу. Сейчас только сердце мое раскалывается. Прямо внутри. Падает в пятки со звонким стуком и разваливается на куски. Суки, а не родители! За что? Не самый же худший сын. На хера они так со мной.
— Ослушаешься, лишу всего, — прибивает отец.
— Похуй, — сгребаюсь и вылетаю из этого дома.
— Ник! Вернись! — заполошный крик матери оглушает.
Хлопаю с дури дверью и ухожу. Не вернусь никогда. Раз так, то и нахрен ничего не надо. Мне вообще ничего не надо, кроме Романовой.
42
— Але, здорово Кай. Тут заказа четыре уже прилетело, пока ты в Японии парился. — ржет Ганс в трубку. — Возьмешь?
— Возьму. Сбрасывай данные на почту.
— Золотая голова парень, ты ж наш бесценный! И это пока середнячки обращаются, что же потом будет. — не унимается Величанский.
— Пошел ты, Рус! — отбрасываю словами его подколы. — Все норм? У тебя?
— У меня? Да так средней паршивости. Интересные проекты есть на мыле. Ты посмотри потом, — заворачивает он на рабочую тему. — А когда сам разворачиваться будешь? Сказал родичам?
— Да нет пока, — тяну резину. — Накопил уже на стартап. Все продумал, рвануть должно.
— Отец тебя уроет, когда объявишь, что решил развиваться отдельно.
— Пох. Мне теперь вообще пох, — рассеянно волоку слова.
— Случилось что? Может встретимся? — серьезнеет Рус, сворачивая с дурашливого тона.
Ладно. Кому как не ему сказать. Мне реал сейчас надо хоть что-то слить, один уже не выволакиваю. Не физически, конечно, а морально. Тяжело, задавиться можно. Он мой друг в десна. Дэн, конечно, тоже кореш, но Ганс — это Ганс. Круче брата, наверное. Поэтому даю слабину и вещаю.
— Ну тогда…
Коротко посвящаю в свою историю, правда без особых подробностей, и прошу помощи в одном деле. Величанский внимает очень напряженно, не перебивает, просто слушает. Под конец моего рассказа присвистывает и подводит итог.