Заблудившаяся муза

– А я скажу вам кое-что, Николай Петрович. – Зимородков перегнулся через стол, его глаза на бледном лице казались двумя черными провалами. – Я знаю, слышите, знаю, что вы и ваши сообщники провернули не одно преступление… что вы действовали не только в Петербурге, но и гастролировали по европейской части России… что в результате этих гастролей были убиты 32 человека, а возможно, и больше. Вспомните ограбление Никитиной в Самаре, Булыхиной в Петербурге, Мавриных в Саратове, Тоновых в Москве… Всюду применялся один и тот же способ действий: грабители входили ночью в богатый дом, убивали всех и бесследно исчезали с краденым добром. Убитые никак не были связаны друг с другом, но вашу банду выдало то, что было присуще только вам – хладнокровие и циничная жестокость преступлений. – Николай молчал, не поднимая глаз. – Все кончено, милостивый государь, как вы не можете понять этого? Будет громкий процесс, каких давно не было в России, и вам придется ответить за все. Не только за ограбления, но и за пролитую кровь… особенно за кровь, пусть даже вы всего лишь стояли неподалеку, когда резали этих несчастных. – Черемушкин вздрогнул, и по выражению его лица Зимородков убедился, что угадал верно. – Вы ведь образованный человек, «Макбета» читали – как вы могли, Николай Петрович, как вы могли?

Черемушкин долго молчал. Потом тихим, бесцветным голосом промолвил:

– Простите… Мне… Я… Мне надо подумать… Я должен подумать. Я не могу рассказать вам всего… сейчас… Это страшные люди, вы даже не представляете, насколько страшные… Мне надо собраться с мыслями. Я расскажу… потом…

И неожиданно он разрыдался.

– Моя мать, о боже, моя бедная мать… Она не переживет этого! Что я наделал…

Он всхлипывал и раскачивался на стуле, с преступником сделалась настоящая истерика. Зимородков вызвал доктора, тот дал Черемушкину успокоительных капель.

– Гаврила Сидорович! Заприте этого господина, да пусть его стерегут покрепче…

– Не извольте беспокоиться, Александр Богданович… Сам прослежу. У меня не убежит… Шагай, шагай, любезный, – сурово обратился старый полицейский к преступнику. – Небось как душегубствовать, так ты резвее шел, и сомнения никакие тебя не мучили…

Зимородков посмотрел в окно и увидел, что был уже вечер. Только тогда он опустил голову на руки и понял, как страшно устал.

Глава 26 Рвущиеся нити

Амалия не питала относительно полиции никаких иллюзий, и все же, когда на следующее утро Зимородков не позвонил ей, она почувствовала себя задетой. Вчера Леденцов дал ей знать по телефону, что Коко, он же бывший актер Николай Петрович Черемушкин, в результате стандартной полицейской операции был найден и задержан. Тогда же Амалия впервые услышала о том, что Зимородков занимался не просто поисками убийц генеральши Громовой, а искал дерзкую и неуловимую банду, и что, стало быть, речь шла уже не о единичном преступлении, а о целой серии злодеяний. Теперь следовало ухватиться за нить, оказавшуюся в распоряжении следствия, – Николая Черемушкина – и осторожно распутать весь этот кровавый клубок. Провести обыск в его квартире, опросить всех, кто с ним сталкивался и, само собой, прежде всего допросить самого Черемушкина. И хотя Амалия не сомневалась, что Зимородков справился бы и без ее подсказок (потому что баронесса Корф никогда не недооценивала других с целью придать побольше веса себе самой), ей не могло нравиться, что ее, получается, отодвинули от расследования, едва стало ясно, в каком направлении следует вести поиски. Поэтому она в глубине души обрадовалась, когда услышала от Маши, что только что прибыл господин Леденцов и просит его принять.

Еще с порога Амалия увидела, что с молодым сыщиком было что-то не так. Прежде он казался пепельным, а теперь потемнел лицом еще больше, и вид у него был уже не печальный, а попросту мрачный. «Что-то случилось, – с беспокойством подумала Амалия. – Но что?»

– Черемушкин умер, – сказал Гиацинт.

И даже не сел, а как-то бессильно осел на предложенный ему стул. Руки его повисли, углы рта опустились.

– Как это случилось? – только и могла вымолвить Амалия. – Он покончил с собой?

Леденцов помотал головой.

– Нет, Амалия Константиновна. Его убили.

– Кто? Как? – Амалия распрямилась, не веря своим ушам. – Боже мой! Неужели Александр Богданович не догадался посадить его в одиночную камеру?

– Нет, господин Зимородков все сделал правильно, – отозвался Леденцов, неприязненно выделив голосом «господин Зимородков». – Его убил Гаврила Сидорович.

– Кто?

– Да наш же полицейский, Амалия Константиновна… Старый, честный служака… которому Александр Богданович поручил охранять задержанного.

Амалия молчала.

– Он, то есть Гаврила Сидорович, знает разные приемы, с помощью которых можно придать видимость, что человек умер как бы сам… Но врач, которого позвал Александр Богданович, тоже все эти приемы знает… Да мы все понимали, что Черемушкин не мог умереть своей смертью… Он же обещал признание сделать…

– Обещал? О господи…