Заблудившаяся муза

…Пока Чигринский сочинял балет, пока Нередин шлифовал либретто, пока шли репетиции и писали декорации, умер Александр III, и на престол вступил Николай II. Амалия поймала себя на том, что никак не может составить о личности нового императора определенное мнение, а Россия именно та страна, где многое зависит от личности правителя. Николай Александрович весь был какой-то зыбкий, внешне чрезвычайно учтивый, прекрасно воспитанный, и, конечно, нельзя было представить, чтобы он, к примеру, повел себя с австрийским послом как его отец. (Когда тот намекнул, что Австрия выдвинет свои дивизии к границам России, Александр взял его вилку, завязал ее узлом, бросил на тарелку и сказал: «Вот что я сделаю с вашими дивизиями».)

Но тут Амалия услышала хрустальный звон и поспешила сосредоточиться на том, что происходило на сцене. Из истории принца Карла Орлеанского Нередин сделал очаровательную и грустную сказку о человеке, который не по своей воле пошел на войну, был ранен и попал в замок феи, которая подарила ему золотую розу вдохновения. Но что бы фея ни делала, он не мог забыть свою невесту, девушку, которая могла подарить ему разве что простую розу. В конце концов фея в гневе отказывается от принца, он просыпается в плену и понимает, что прошло много лет и он уже старик. Во сне ему снова является фея, которая просит его образумиться и зовет обратно, завлекая золотой розой и обещая вернуть молодость. Но тут наяву появляется его невеста, принцесса, которая долго искала своего жениха и привезла за него огромный выкуп. Его отпускают, но здесь опять является фея (теперь это, пожалуй, уже злая ведьма), и он, отказавшись от нее, умирает у ног своей невесты.

Уже после первого акта стало ясно, что балет обречен на успех. Публика аплодировала после каждого удачного момента, после каждой находки Вальца и каждого прыжка легкого, как воздух, Гремиславского, танцевавшего принца. Их история любви и ненависти с героиней Малиновской на сцене выглядела настолько органично, что даже сидящий в публике Изюмов пропыхтел: «Прекрасно… изумительно…» и зааплодировал вместе с остальными.

Искренне страдал только критик «Русского слова», которому все-таки пришлось смириться с местом в клоповнике (за что он, само собой, принял решение написать о балете разгромную статью). Рядом с ним на переносном стульчике примостился Леденцов (у него не хватило духу попросить у Амалии место в ее ложе, а она не догадалась его пригласить). Его душа вновь парила в чудесном мире, созданном кудесником Чигринским, и, когда тот, багровый от волнения, вышел на поклоны, Гиацинт так громко кричал «браво», что чуть не оглушил сидящего рядом с ним немолодого господина с желчным лицом, который отшатнулся и посмотрел на горящего энтузиазмом зрителя с явным неодобрением.

Все плыло перед Чигринским, пот заливал ему глаза. Композитор кланялся и кланялся, как заведенный. Сияли люстры, струились блеском бриллианты на шеях и запястьях дам, от золота лож рябило в глазах. Он ощущал не то чтобы головокружение от успеха, но невероятное, ни с чем не сравнимое удовлетворение от того, что все оказалось не зря – его колоссальный труд, старания Алексея, золотая роза, зеленый рояль, история принца-поэта… И если бы кто-нибудь сейчас напомнил ему о том, с чего все начиналось, о его терзаниях и музыкальной немоте, об очаровательной Оленьке и ее гибели, о баронессе Корф и встрече с ней в самый, может быть, драматический момент его жизни – он бы, пожалуй, даже не понял, какое все это имеет к нему отношение, потому что давно уже перевернул эту страницу и почти забыл о том, что случилось когда-то. Он был кудесником, создающим миры, в которых людям хотелось жить, а все прочее – все прочее не имело абсолютно никакого значения.