Заблудившиеся на чердаке

Поднявшись, Евгений Захарович приблизился к окну. Прожектор нехотя уплыл в сторону, а взгляд его скользнул вниз по кирпичной стене и плавно обежал аляповатое обрамление арки. Увиденное заставило удивленно приподнять брови. Нет, он не ошибся. Во двор в самом деле входил его величество господин Трестсеев! На всякий случай Евгений Захарович отшагнул назад. «Не открою, — решил он. — Пусть хоть каблуком в дверь стучит! Меня нет дома — и все тут!» По счастью опасения не оправдались. Трестсеев заглянул во двор совсем по иной надобности. Задержавшись возле детской площадки, он забросил руку далеко за спину и энергично поскреб под лопаткой. Потом также свирепо почесал под мышками и, окинув дома настороженным взглядом, аккуратно из обеих ноздрей высморкался на землю. Вытерев нос и пальцы платком, деловито повернул со двора. Прищелкнув ногтем по оконной раме, Евгений Захарович беззвучно рассмеялся. Ай да Трестсеев! Ай да завлаб!..

Продолжая размышлять о Трестсееве, он натянул на себя тренировочный костюм и наугад подцепил одну из пылящихся на полке книжек. Удобно вытянулся на диване.

На шкафу работал, покручивая усами, будильник. На кухне зябко сквозь сон вздрагивал холодильный агрегат с романтичным названием «Марьяна». Где-то за стенами и за потолками разномастным хором бормотали и напевали тысячи радио и телеприемников. Люди-кентавры с человечьими торсами, вросшими в поролоновые сидения кресел, упрямо соревновались в неподвижности и обжорстве, поедая глазами экраны, насыщаясь газетами, поглощая информацию из последних радионовостей. Одним словом, жизнь бурлила и кипела…

Мимоходом Евгений Захарович отметил, что книга ничуть его не увлекает. Он читал механически, и книжный герой только попусту тратил силы, ухлестывая за тремя дамами сразу, сражаясь с бесчисленным количеством злодеев и произнося налево и направо лаконичные фразы дебила… У детективных героев вообще завидное единодушие. Все они, как один, курят сигары и пьют виски, пользуются потрясающим успехом у женщин, при всяком удобном случае ерничают, насмехаясь над туповатой полицией и собственным безголовым начальством. Три строгие прямые линии, в конечном счете рождающие триллер: крепкие кулаки, красивые женщины, доходчивый юмор.

Отложив книгу, Евгений Захарович перевернулся на живот и закурил. Синеватый дымок зигзагом повис в воздухе, в точности отражая состояние его мыслей. Хаос, разброд, легкий привкус надежды и тень, надвигающейся апатии. «А ведь, по идее, я должен быть счастлив! — мелькнула у него презабавная мысль. — Когда-нибудь лет в шестьдесят или семьдесят я, быть может, вспомню этот день и изумлюсь своему идиотизму. Какого рожна надо человеку, когда он молод и здоров?..»

Где-то поблизости раздался шорох. Он скосил глаза. Возле дивана, под массивной гармонью батареи, смело и осмысленно шуршал чем-то маленький мышонок. Этакий худенький прообраз Микки-Мауса. На хозяина квартиры он не обращал ни малейшего внимания. У него имелись дела поважнее. Вытянув руку с сигаретой, Евгений Захарович прицельно стряхнул пепел прямо на Микки-Мауса. Мышонок недовольно потряс ушастой головой и продолжил возню. Ну и тип! Евгений Захарович с уважением прищелкнул языком, озабоченно потер указательным пальцем лоб. И ведь наверняка знает чего хочет в этой суетливой жизни. Неразумный, а знает. Неразумные — они всегда знают чего хотят. И потому чаще всего счастливы. А вот он — с некоторой натяжкой разумный и не лишенный интуиции, обречен весь свой отмеренный природой век колодой лежать на диване, не имея ни целей, ни желаний, ни хрена не понимая ни в собственном существовании, ни в существовании вообще. Еще недавно он полагал, что главная его задача — ВЫРВАТЬСЯ. Сейчас он вдруг задумался о том, что понятия не имеет, в каком направлении осуществлять прорыв. То ли ТУДА, то ли ОТСЮДА, К СЕБЕ или ОТ СЕБЯ…

Смяв сигарету, он поискал глазами Микки-Мауса, но мышонок успел исчезнуть, и, не вставая, Евгений Захарович швырнул окурок в открытую форточку. И тотчас брякнул звонок. Неуверенно и как-то обрывисто, словно звонивший совершал операцию нажатия на пуговку звонка впервые. По крайней мере Трестсеевы так не звонят. Поднявшись, Евгений Захарович натянул на себя трикотажную пару, пригладил перед трюмо взъерошенные волосы и отправился открывать.

За дверью, локтем подпирая косяк, стоял высокий, обряженный в засаленный свитер детина. Возраст — лет тридцать-сорок, темные мешки под глазами, пористый крупный нос, костистая сухощавость. Глаза детины доверчиво помаргивали, лицо дышало дружбой, интернационализмом, всеобщим мужским братством и еще, Бог знает, чем.

— Прости, друг, — проникновенно залепетал детина. — Я тут к соседям звонил, а там бабка какая-то… Боится, на фиг, что-ли? В общем не дала стакана. А мне всего-то на пять минут. Выручи, а?

— Стакан? — Евгений Захарович мысленным взором пробежался по имеющимся посудным запасам. — А кружка металлическая не подойдет?

— Кружка еще лучше, друг!

Боковым зрением Евгений Захарович заметил подглядывающую в приоткрывшуюся дверь остроносую Настасью.