Заблудившийся автобус

Он мысленно сказал: «Я, наверно, был невменяем. Не понимаю, как я мог это сделать. Дорогая, ну почему ты не можешь подумать, что я был болен, не в своем уме». Он сказал это в своем уме. Он подарит ей маленькую оранжерейку – и не такую уж маленькую. Он построит ей лучшую оранжерейку на свете. Но долгое время об этом нельзя будет даже заговорить. И путешествие в Мексику – им надо пережить его. Оно будет ужасным, но им надо пережить его. И долго ли не исчезнет из ее глаз это выражение – обида, укор, упрек? Несколько дней она не будет разговаривать – это он знал, – а если и будет, то безукоризненно вежливо: краткие ответы, мягкий голос, и ни одного взгляда в глаза. «О Господи, – подумал он, – как меня в такое заносит? Почему не я здесь лежу, умираю, а этот старик? Ему уже никогда не придется переживать такое».

Он почувствовал, что под машиной начали работать люди. Он услышал, как воткнулась лопата и хлюпнула грязь, услышал, как бросили камень под колесо. Жена сидела подобравшись, и на губах ее была терпеливая улыбка. Он еще не знал, как она обернет дело, но все в ее руках.

Ей было грустно, и она твердила себе: «Не нужно злых мыслей. Если Элиот поддался низменному, это вовсе не значит, что я должна забыть о своем благородстве и великодушии». В груди трепыхнулось торжество. «Я победила гнев, – прошептала она, – и победила отвращение. Я способна простить его, я знаю, что способна. Но ради него же я не должна торопиться с этим – ради его же блага. Я должна выждать». Лицо ее было преисполнено достоинства и обиды.

У автобуса Прыщ творил чудеса силы и доблести. Его двухцветные штиблеты погибали в грязи. Он губил их почти намеренно. Слой грязи налип на его шоколадные брюки. Он надругался над своим красивым костюмом. Он вонзал лопату в землю, окапывая колеса сзади и с боков, и отшвыривал грязь. Он стал на грязь коленями, чтобы рыть руками. Его волчьи глаза горели от труда, и на лбу выступил пот. Он украдкой поглядывал на Хуана. Хуан забыл их уговор – и как раз тогда, когда Прыщу это было особенно важно. Прыщ втыкал лопату в землю с порывисто-бурной силой.

Эрнест Хортон взял кирку и перешагнул через канаву. Он снял дерн, корни, слой почвы и наткнулся на то, что искал. Каменные обломки некогда обвалившегося холма. Он выковыривал камни и складывал на траве возле ямы. К нему подошла Камилла.

– Я помогу вам носить.

– В грязи измажетесь, – сказал Эрнест.

– Думаете, я могу стать грязнее, чем сейчас? – спросила она.

Он опустил кирку.

– Не хотите дать мне телефон? Я бы вас сводил куда-нибудь.

– Я правду сказала. Я пока нигде не живу. У меня нет телефона.

– Как знаете, – сказал Эрнест.

– Да нет, честно. Где вы остановитесь?

– В «Голливуд-Плазе», – сказал Эрнест.

– Хорошо, если будете в вестибюле послезавтра около семи, я, может быть, зайду.

– Годится, – сказал Эрнест. – Пойдем обедать к Муссо-Франку.

– Я не сказала, что приду. Я сказала – может быть. Не знаю, какое еще будет настроение. Если не появлюсь, не швыряйте часы об стенку. Я уже не соображаю, что к чему – до того укаталась.

– Годится, – сказал Эрнест. – Поторчу до половины восьмого.

– Вы молодец, – сказала Камилла.

– Лопух как лопух, – сказал Эрнест. – Большие не поднимайте. Я отнесу. Берите маленькие.

Она взяла в обе руки по камню и отправилась к автобусу.

Хуан подошел к старой изгороди и стал вытаскивать столбы. Он вышатнул восемь штук, но через один, чтобы не упала колючая проволока. Он отнес столбы и пошел за новыми.

Розовая заря бледнела, и на долину спускались сумерки. Хуан опер домкрат на столб, подвел его под полку обода и стал поднимать автобус с одного бока. По мере того как колесо поднималось в яме, Прыщ наталкивал под него камни.

Хуан переставил домкрат, покачал еще, и постепенно одна сторона автобуса поднялась из грязи. Хуан перенес домкрат на другую сторону и стал вывешивать другое колесо.

Эрнест выкапывал камни, а Камилла с Нормой носили их к канаве.

Милдред сказала:

– А мне что делать?

– Уложите поплотнее этот столб, пока я схожу за другим рычагом, – сказал Хуан. Он работал наперегонки с темнотой. Лоб у него блестел от пота. Прыщ, коленями в грязи, бутил яму под колесом, и другая сторона автобуса поднималась над кюветом.

– Поднимем с запасом, – сказал Хуан, – чтобы не переделывать снова. Я хочу уложить столбы под колеса.

Кончили уже в потемках. Хуан сказал:

– Надо, чтобы все подтолкнули, когда я тронусь. Если хоть метр сделаем – все в порядке.

– Как там дальше дорога? – спросил Прыщ.

– Мне показалось – ничего! Ого! Дал ты жизни своему костюму.

Лицо у Прыща осунулось от разочарования.

– Подумаешь, костюм, – сказал он. – Что от него толку? – Голос был такой убитый, что Хуан уставился на него в полутьме.

Губы Хуана нехотя разошлись в улыбке.

– Я сяду за руль, а тебе придется покомандовать здесь, Кит. Заставь их навалиться, когда я тронусь. Ты знаешь, что делать. Командуй здесь, Кит.

Прыщ швырнул лопату.