Заблудившийся робот

Мы с ним приняли для успокоения ванну, побрились и надели парадные костюмы. Через час все уселись в папиной комнате завтракать. Мама, Катя и Юра были тоже во всем парадном.

— Какие вы все красивые! — с завистью сказал Тарабам, подавая нам омлет — он здорово научился его готовить. — Жаль, что мне не надо одеваться.

— Ты и так красив, без всяких костюмов, — сказал папа. — Хотел бы я быть на твоем месте: жизнь была бы намного проще…

— Так я остаюсь дома? — спросил Тарабам; в его голосе прозвучало сожаление.

— Извини меня, — сказал ему папа, — но ты должен понять: твое появление на выставке может произвести нежелательный фурор. Все только и будут что смотреть на тебя. И забудут о моих картинах…

— Не забудут! — запротестовал Юра. И Катя повторила:

— Не забудут!

Им стало жаль Тарабама, что он остается.

— А потом, может позвонить КАР-ЦОВ… сейчас нельзя оставлять квартиру пустой, — добавил папа.

— Я думаю, что ты прав, — кивнул Тарабам. — Я должен остаться. Но мысленно я буду с вами там — на выставке… и буду готовить вам дома торжественную встречу. А уж вы не подкачайте!

— Постараемся, — сказал папа.

Перед самым отъездом пришел Старик-Ключевик — весь сияющий, и ключ на его груди горел, как червонное золото, — мне кажется, он специально почистил его зубным порошком.

Мы присели на минуту перед дорогой, а потом отправились на выставку.

Небо над Москвой было синим и чистым — ни одного облачка, промытый дождем асфальт — еще мокрый от ночного ливня — сиял, как мне показалось, отражениями космических лучей. Вдоль улиц спешили куда-то по-летнему нарядные люди, и настроение у нас становилось все более приподнятым. «А что, если они все спешат на нашу выставку?» — подумал я и как будто в воду смотрел! Потому что когда мы подъехали к художественному салону, то увидели густую очередь. Очередь была похожа на разноцветного толстого удава с большой головой: перед входом все толпились, стремясь поскорее попасть внутрь. Мы с трудом протиснулись сквозь толпу. За дверьми нас ждал распорядитель.

«Опаздываете, опаздываете, — проворчал он, — сейчас начинаем». Он подвел нас к невысокому обтянутому серой материей возвышению в дальнем углу фойе — перед входом в залы. По краям возвышения стояли горшки и корзины с цветами. Высокие двустворчатые двери были распахнуты настежь, но вход был перегорожен ленточкой.

«Вот отсюда вы скажете несколько слов, — шепнул распорядитель, поднявшись на возвышение и подойдя к микрофону. — Я думаю, минут пятнадцать вам хватит?» «Вполне», — согласился папа. Я видел, что он нервничает.

Фойе быстро наполнялось многоголовыми волнами, гул голосов усиливался. Вскоре огромное фойе оказалось набитым битком. «Начинаем!» — сказал распорядитель и первый шагнул на возвышение. «Держись, старик! — шепнул я папе. — И ни пуха тебе, ни пера!» «К черту!» — ответил он глухим голосом и тоже поднялся на постамент.

Он остановился перед микрофоном и поднял руку. Воцарилась тишина. Внизу, перед самым микрофоном, стояли мама, Катя, Юра, Старик-Ключевик и я. Тесная толпа горячо дышала нам в затылки.

Папа кашлянул и начал.

— Дорогие товарищи! — сказал он тепло. — Я рад приветствовать вас на моей первой персональной выставке! Работы, которые вы увидите, написаны мной в основном в последнее время. Я старался выразить в них мои размышления об окружающем нас мире… о насущных проблемах, да простят мне эти громкие слова! (По фойе прокатился одобрительный шум.) Но много говорить я не буду — я не оратор и не писатель, — слова не моя стихия… Моя стихия — живопись, которую вы сейчас увидите.

Смотрите, размышляйте, думайте — буду рад, если картины вам понравятся и подтолкнут вас к раздумьям. — Тут папа на минуту замолчал, опять кашлянул и продолжал: — Хочу только сказать, что эти картины — не результат моей одинокой фантазии! Нет! В работе над ними мне помогали, во — первых — моя семья: моя жена и дети. Во — вторых — мои друзья. Их портреты вы увидите во втором зале. Среди них вы увидите и портрет робота Тарабама. Должен сказать, что это не простой робот, это чрезвычайно разумное существо. Он тоже мой большой друг. Более того: он соавтор моих самых главных картин!

По фойе пронесся гул удивления; папа сделал небольшую паузу.

— Ну, вот и все, что я хотел вам сказать, — улыбнулся он. — А теперь — добро пожаловать!

Папа взмахнул рукой и спрыгнул с постамента.

Прошелестели аплодисменты. «Маловато, — подумал я. — Могли бы и еще похлопать».

Оказавшийся рядом распорядитель протянул папе маленькие ножницы. «Режьте ленту! Режьте!» — шепнул он и толкнул папу ко входу на выставку. Папа перерезал ленточку, отошел в сторону — и тесная толпа хлынула в залы…

Мы тоже вошли вслед за папой, стараясь держаться вместе. Но народу было столько, что я сразу же потерял своих друзей из виду. «Ничего, — подумал я. — Потом найдемся. А сейчас похожу один, послушаю, что говорят…»