Заблудившийся во сне

Иными словами, то, чем мы занимаемся в Пространстве Сна, по сути дела, есть обычная научная работа; просто она проводится в непривычных, необычных условиях, в которых многие наши представления не работают, зато действуют некие другие закономерности, неприменимые в привычном нам мире — Производном Мире, мире яви. А по этой причине методика нашей научной работы и обстановка, в которой она проводится, больше похожи на работу военного разведчика или полицейского сыщика. Наши задачи решаются не в кабинетах, не на бумаге и даже не на платах компьютеров — хотя без них, разумеется, мы не обходимся, как не обходятся без них во всех других областях жизни.

Такая вот работа.

Случается, конечно, что свои возможности мы используем и не для чисто научных целей; подряжаемся на контрактной основе производить какие-то действия в Пространстве Сна. С непременным условием: если они не являются для кого-то вредными. У нас существует что-то, смахивающее на клятву Гиппократа у медиков — хотя, как вы уже видели, к этому благородному искусству я, например, не имею никакого отношения.

Кстати, участие в той хирургической операции в Пространстве Сна — работа по соглашению. Институту нужны деньги, а что касается меня — я тоже от них никогда не отказываюсь, если можно подработать, ничего не преступая.

Будем считать теперь, что мы знакомы.

ПРОГУЛКА НА СВЕЖЕМ ВОЗДУХЕ

Я живу незаметно. Соседи по подъезду считают меня спокойным, достойным, миролюбивым человеком. И жалеют. Они полагают, что я серьезно болен — потому что время от времени приезжает институтская «скорая» и меня увозит. Однако болезнь тут ни при чем. Наш Институт беден транспортом. Он научный, но не бюджетный, вообще не государственный — хотя юридического владельца у него тоже нет. Некое странное положение между небом и землей — или, точнее, между сном и явью. Так что с деньгами у нас туго. А то его отделение, в котором я числюсь…

Но об этом говорить пока преждевременно. Что же касается соседей, то «скорая» просто всегда бросается в глаза, а когда за мной присылают непрестижный «Фольксваген» или я раскочегариваю свою пожилую, видавшую виды «десятку», это как-то не задевает ничьего внимания.

Впрочем, сам я сажусь за руль все реже. Но когда сейчас угадчики погоды пообещали несколько ясных, жарких дней, я не утерпел. Только что я справился с одним заданием, не очень сложным — но не из самых простых, не с тем, о котором уже рассказывал, — и получил отгулы. Быстро собрал рюкзачок, вытянул машину из консервного гаражика, в котором она коротает дни, и, на ночь глядя, ударился в бега.

В Подмосковье, не то, чтобы ближнем, но и не очень дальнем, есть такие облюбованные мною местечки, где никто не мешает жить. Не мотели, не дома отдыха и даже не избушки на курьих ножках. Просто деревья. Ручеек — не безудержный болтун, но и не вовсе немой. «Серебро и колыханье сонного ручья» — каково сказано? Чем дальше, тем больше мне хочется жить в этом стихотворении, и потому места, похожие на него, я отыскиваю, запоминаю и, когда удается, пользуюсь ими. Конечно, в сухую погоду: в мокреть туда на колесах не доберешься, а времени для такого отдыха у меня чаще всего бывает в обрез и жаль тратить его на дорогу.

Собираясь, я не взял ни ружья, ни удочки: я не кровожаден. И навещаю эти места только чтобы освободиться от тупого давления чужих излучений и полей, настроить свою струну по камертону природы, а совершив это — слушать, как растет трава и секретничают камыши. Не нужно ни читать, ни мыть посуду (мои обычные ночные занятия в городе), зато можно вспоминать, и снова видеть «ряд волшебных изменений милого лица».

Я доехал спокойно…

Вообще-то все это к делу отношения не имеет. Наверное, просто захотелось расслабиться в неспешном, необязательном разговоре. Ну, ладно.

* * *