Заблудившийся во сне

Кто может на него давить?

Разумеется, прежде всего — его начальство. Руководство СБ.

А зачем? Если оно заинтересовано в неудаче операции по розыску Груздя, то им куда проще сделать все на уровне всего Института, а не одного дримера-исполнителя, от которого, если судить непредвзято, не так уж много и зависит. Я — хороший дример, приятно сознавать это; но не станет меня — убьют или сломают, — и пойдут другие, мало в чем мне уступающие. Они сейчас наверняка уже готовы к переходу в СП, ждут только команды.

Если же не руководство — то кто?

Тогда — только противник. Те, кто затеял все это похищение. И вероятнее всего — именно те, чье участие в этом деле капитан только что столь театрально отрицал. Слишком возмущенно. Чересчур картинно. Теперь, когда оппонент стал проявляться столь явно, я окончательно поверил в то, что состоялось именно похищение, а не просто какая-то причуда Груздя. Хотя у людей в элите или близких к ней подобные причуды возникают не так уж редко.

Итак — некто надавил на Халдея с такой силой, что тому не оставалось ничего другого, как петь по тем нотам, которые этот «некто» положил перед ним на пюпитр.

Но петь — местами фальшивя; уповая скорее всего на то, что заказавший музыку сам в ней не очень-то разбирается. Впрочем, всегда можно сослаться и на свой несовершенный слух.

Ну а зачем противнику та информация, которую капитан столь настойчиво требовал от меня?

Противник, видимо, достаточно ограничен в своих действиях. Ему нужны эти люди, но сам он не может их выявить. В Институте капитан не мог бы получить список, даже попытайся он это сделать: наше сотрудничество с СБ предполагало, как я помнил, что они в наши дела, в нашу оперативную кухню не лезут, поскольку наши данные представляют собой интеллектуальную собственность Института, и никто не имеет права проникнуть в нее. Если действительно такая попытка была, то могу поручиться: наши файлы были стерты нашим собственным руководством, а где хранятся диски с копиями — никто, кроме него, не знает.

Если капитан действительно попал в переплет, хорошо было бы ему помочь. Только как?

Можно, конечно, без труда сочинить для него список — такой, какой ему наверняка очень понравится. Весьма правдоподобный — с точки зрения человека, никогда не работавшего над окружением Груздя.

Можно, да. Но если этот парень действительно из СБ, то как-то не хочется увешивать его уши лапшой. Неэтично по отношению к людям, чью жизнь и службу никак не назовешь медом.

Вот так вот. Очень интересно.

Но это были еще не все зарубки.

Еще одна касалась других Бюро. Та же накладка, что и с Тайгером. Мы в своем обиходе никогда не употребляем этого слова. Для нас наша база — Институт, и о том, что формально она носит название Московского Бюро, мы вспоминаем лишь при составлении официальных документов, направляемых коллегам в другие страны.

Что это: случайная оговорка — или еще один скрытый намек? В данном случае — на то, что в дело замешан кто-то из-за рубежа? И не по этой ли причине Халдей так демонстративно-яростно уверял, что в деле участвуют в качестве противников только наши сограждане? Вовсе не исключено.

Еще одна зарубка: говоря о возвращении Груздя, капитан произнес слова «бренная плоть». Употребить слово «бренный» применительно к телу находящегося в Пространстве Сна человека, пусть даже не дримера, а снивца, — величайшая бестактность. Можете считать это суеверием, чем угодно, но, говоря о находящихся на операции или попавших в ПС в беду, мы никогда не позволим себе употребить любое слово, хотя бы отдаленно связанное со смертью. А тут напрямую в сознании возникают бренные останки, похороны и все прочие прелести. Опять-таки — такое слово мог употребить только человек, находящийся не в курсе дела. И никогда в жизни не разговаривавший по душам ни с одним из нас.

Да, весьма сомнительно, весьма…

Дальше. Случайно ли обмолвился капитан, когда сказал, упоминая о людях, контактировавших с Груздем: «В Производном Мире» вместо правильного «здесь»? Мы ведь уже и так находимся в ПМ, не так ли? Может быть оговорка, конечно. Но может быть и намек: имей в виду — мы с тобой вовсе не там, где предполагается…

Есть, о чем подумать.

И еще одно обстоятельство, на которое нельзя не обратить внимания. На мне надета моя пижама, нет сомнений. Но — не та, в которой я засыпал. А вторая — та, что должна была лежать у меня дома в шкафу.

Должна была — и, может быть, сейчас там и лежала?

Ну что же: самое время подойти к окну. Не спеша, как бы из чистого любопытства, без определенного намерения…

Я встал. С удовольствием потянулся. И медленно направился в намеченном направлении. Внутренне я был собран и готов к любой неожиданности: мне могли и помешать выглянуть.

Не помешали, однако. И я беспрепятственно добрался до окна.

Вернее — до того, что принимал за окно. На самом же деле это было лишь его изображение: рама, неплохо нарисованная на гладкой стене. Места, где следовало быть стеклам, были покрыты слоем отблескивавшего лака — только и всего.