— При царе-то, сказывают, народ заблужденный был, — говорил пастух, наматывая хлыст на локоть. — Вот и верили, что вода святая с-под церкви этой текет. Да и после уж — я помню мальцом был, а видывал — бабы в подвал тот лазили с бутылями.
— А сейчас что же — разуверились? — спросив, Ильин сам удивился своему тону. Словоохотливый старик необъяснимым образом вызвал у него потребность потолковать — в том значении этого слова, в котором оно понимается общительными деревенскими мужиками, охотниками до откровенных бесед с любым встречным.
— Ты садись, он теплый, камешек, — сказал пастух, указав кнутовищем на гранитную плиту с крестом и надписью «Иерей Иоанн, ✝ иулия 12 лета 1878, жития его было 69 лет».
Ильин с сомнением оглядел надгробие. Перехватив его взгляд, старик сочувственно усмехнулся и кивнул на поваленную стелу из белого камня, на которой с грехом пополам можно было прочесть: «Пальтов Флегонт Яковлев, почетный гражданин». Памятник явно находился не на своем месте, поэтому Ильин решил, что не очень шокирует прах Пальтова, если присядет на изваяние.
Поместившись рядом, старик достал из кармана «Беломор», щелкнул по дну пачки.
— Угощайся…
— У меня кубинские. — Ильин показал пачку «Лигерос».
— Термоядерные, — усмехнулся пастух. — Это если б отец мой жив был, он бы одобрил… Такой табак курил, что дух заходился, если рядом стоишь. Самбраталическим звал…
В молчании сделали несколько затяжек. Ильин постучал согнутым пальцем по памятнику.
— Что за фамилия такая… нелепая?
— Почему? Все понятно — от пальта фамилия. У нас полдеревни Пальтовы, походи вон по кладбищу, погляди что на крестах написано.
— Да ведь слово «пальто» раньше не употребляли в народе. Господское оно было, из французского языка к нам пришло.
— Видать, барин и наделил фамилийкой. У нас ведь усадьба стояла. Генерал жил. Ох и крутой был! Мне дед сказывал: он еще мальчишкой был, когда у барина дочка пропала. Так он всю деревню переворошил, сколько народу перепороли пристава…
— Нашлась дочь?
— Не-е… Так с концами… Тоже в подвал церковный забралась — мужики-то видали, кричали: не лезь, мол, — и как сквозь землю провалилась… Чего смотришь — вру, думаешь?
— Как-то не верится, — признался Ильин.
— За этими подземельями давно дурная слава идет. Из наших никто туда и не совался. Старики-то все остерегали: пропадете, бывали-де случаи. Будто бы, слышь, дыра там прямо в геенну огненную…
— А дочка генеральская?
— Видать, тоже не поверила: сказки мужицкие. Перерыли тогда все вокруг, а после заложили вход в подземелье, чтоб неповадно было лазить. Источник только вывели наверх… А потом, уж при колхозах, велело начальство и родник тот заклепать. А бабы наши расковыряли дырку в кладке, таскали потихоньку воду святую… Комсомольцы прознали и совсем источник зацементировали.
Ильин слушал вполуха. Таких таинственных и в то же время удивительно трафаретных историй наскажут в любой деревне. Его гораздо больше занимал вопрос о метеоритных кратерах. И он решил прервать словоизвержение пастуха.
— Слушай, отец, а у вас в округе ямы большие есть? Такие, знаешь, углубления с пологими краями, вроде воронки?
Пастух немного подумал и решительно тряхнул головой:
— Нет. Я который год со стадом таскаюсь, все здесь обошел. Дырок нету, бугров сколь хошь.
Он раздавил окурок о надгробие, встал.
— Пойду… Так гляди, не провались в преисподнюю. — И обнажил в улыбке дочерна прокуренные зубы.
Старик скрылся в кустарнике, а Ильин долго еще сидел на теплом камне, раздумывая о ближайших делах. За расспросами о метеоритных кратерах он совсем забыл о прямой цели командировки. Магнитофон так и пролежал все эти дни в его рюкзаке.
Но теперь Ильин вдруг с холодной ясностью осознал, что научной сенсации не получится, что с мечтами об этом надо покончить и пора приниматься за скучно-методичное просеивание старушечьих разговоров в надежде наткнуться на какие-то интересные фольклорные блестки.
«Всегда так, сам себя распалю на какую-нибудь идейку, уверую в нее, как в догму, а потом… Схватишь — а там куча пепла». Ильин привычно хитрил, устраивая в собственной душе экзекуцию. После подобных накачек как-то лучше, злее работалось. И потому многое удавалось. Высечешь себя «с перебором», зато потом приятно убеждаться, что не так уж был плох и бездарен, не только на маниловщину горазд…
Он поднялся и, продолжая мысленно стегать себя по чувствительным местам, вошел внутрь церкви. В стенах зияли бесформенные дыры — здесь, по-видимому, выламывали кирпич. Под сводами заметались несколько диких голубей-вяхирей — где-то рядом были их гнезда. Заметив кованую лесенку, поднимавшуюся к темному проему в верхней части одной из боковых стен храма, Ильин, не раздумывая, стал взбираться по ступенькам, покрытым густым слоем птичьего помета.
Сунувшись в углубление, у которого кончалась лестница, он зажег спичку. Пламя осветило узкий ход, заворачивавший вместе со стеной. Сделав по нему несколько шагов, Ильин увидел впереди правильное отверстие, в котором голубело небо. «Звонница», — догадался фольклорист и, с осторожностью ощупав кладку стены, выбрался наружу.