Заблудившийся звездолёт. Семь дней чудес.

— Ребята, дайте мне лодку, — жалобно попросил Боря. — Ну дайте…

— Вова, твоё слово! — сказал Андрей. — Что тебе дороже: мяч и ручка или лодка?

— Собачка… Да ладно, пусть берёт.

Боря схватил лодку обеими руками и прижал к куртке.

— Жаден до чего, — сказал Стасик. — «Мечтал»! А для кого мечтал? Для себя ведь.

— И ты уходи, — проговорил Митя.

— И не попадайся нам больше, — добавил Витя.

— Что вы… — с волнением сказал Боря и глянул на Наташку, которая держала в руках почти пустой пузырёк и смотрела под ноги. — Я ведь не хотел… И вы… вы не знаете меня!.. Не понимаете! Совсем не понимаете!

И увидел, как погрустнело, осунулось, потемнело от страдания её лицо.

— Иди, — сказала она. Тихо так сказала, беззлобно, с участием, даже с болью, и это было хуже всего. — Иди, Боря…

Боря отвернулся от них и пошёл. Сначала он шёл быстро, ещё не осознавая всего, что произошло, а потом пошёл медленнее, труднее, спотыкаясь на каждом бугорке.

Потом он увидел впереди себя Глеба. Он шагал, посвистывая и ногой отбрасывая с дороги камешки, точно и не случилось ничего. Услышав Борины шаги, Глеб обернулся.

— Ах, и тебя попёрли! — радостно крикнул он. — Поздравляю! — Глеб остановился, потёр кулак о кулак. — Иди сюда, получай добавку… Обещаю оставить в живых!

Боря замедлил шаг.

— Ну ладно, не буду бить. Пожалею. Так сказать, друзья по несчастью… Иди же сюда!

Боря пошёл ещё тише, потом остановился.

— Иди же! — бодро повторил Глеб. — Не буду бить… И лодку не буду отбирать, и лайнер просить… Даю слово!

— У тебя нет слова, — сказал Боря.

— Ну не сердись… Давай знаешь что? — Глеб посмотрел на пруд, и глаза его блеснули холодной злобой. — Я ненавижу их! А ты?

— А я… А я… — Боря выбирал слова, чтобы покрепче задеть Глеба. — А я люблю.

— Их? Нет, ты серьёзно?

— Серьёзно.

— Врёшь! — закричал Глеб.

Конечно, Боря и вправду немножко врал. И не так уж немножко.

— Не вру, — сказал он.

— А я-то хотел тебе предложить…

— Уходи от меня, — сказал Боря, сжал кулаки и пошёл на него, и Глеб, тяжёлый, толстощёкий, отпрыгнул от него и побежал, и у него при этом сильно тряслись щёки.

И вот тогда, когда Глеб исчез и уже не было видно ребят у пруда, из глаз Бори вдруг брызнули слёзы и он заревел от обиды и горя. Всё у него ушло, всё пропало, исчезло… Всё-всё! Как он теперь посмотрит ребятам в глаза? Что скажет? И Наташке, и другим…

И тут Боря вспомнил о Хитром глазе. Много от него толку? Не было бы его — не на что было бы надеяться, а то ведь всё время на что-то надеешься, думаешь, ждёшь… Выбросить его надо! Швырнуть в пруд. Разбить об стену дома… Но… Но что, если среди этих кнопок всё-таки есть хоть одна счастливая, которая сможет всё изменить?

Но какая? Какая? В последний раз нажмёт.

И он наугад нажал кнопку с цифрой «8».

Глава 27 Может, эта счастливая?

Боря шёл домой, ощущая под мышкой округло-твёрдую лодку, но радости не чувствовал.

Какая там радость! Он не знал, куда деться, и слёзы текли по его лицу. Уж лучше бы не искали лодку. И он не просил. И они бы не отдали… А то ведь как всё получилось… Даже Наташка… А Глеб… вот наглец!.. Ах, как всё плохо!

Вот и его дом. Боря вытер рукавом куртки глаза и двинулся к своему подъезду. По тротуару медленно прогуливалась Александра Александровна — ну конечно, где ж ей ещё быть! — и на ходу читала книжку с красным обрезом. Воздухом дышит. Это врачи ей прописали, по словам мамы, побольше дышать свежим воздухом. Увидев Борю, она подняла голову от книги и, слегка поклонившись, улыбнулась ему краешками своих старых, бесцветных губ и поздоровалась.

Боря ответил и поспешил к подъезду, потому что боялся сказать или сделать что-нибудь не так — сам потом рад не будешь. И вспомнил про Хитрый глаз: может, и улыбается только по его приказу?

— Как дела, Борис? — спросила вдруг старушка и, видя, что он не останавливается, вздохнула и с грустью сказала: — Запомни: вырастешь, будешь в отъезде, и надолго, — не ленись писать домой письма…

Что это она?

Боря ещё больше испугался и, не решаясь расспрашивать у неё, почему он должен будет не лениться писать, сказал: «Ладно», и побежал к лифту. А ведь лицо у неё было ничего, она улыбалась… Что с ней такое?

«А Костик улыбнётся?» — подумал он в лифте.

В их комнате был шум и гам: опять нагрянули сверстники брата.

Боря стал в дверях. Ребята лепили из пластилина большого, вставшего на хвост кита. Взбрело же!

— Уйти? — Голос брата прозвучал так мягко, на губах его застыла такая виноватая и неловкая улыбка, его приятели посмотрели на Борю такими чистыми понимающими глазами, что Боря ответил:

— Оставайтесь…

— А мы тебе не будем мешать? — спросил Костик. — Или ты хочешь позаниматься?

— Ничего-ничего, — сказал Боря. (Что это брат стал такой странный?) — Лепите…