В день солнцестояния, в июньское воскресенье, сыграли свадьбу. От выкрашенных толстым слоем белил досок церковь казалась еще светлее. На сосновых скамьях, тесно прижавшись друг к дружке, разместились сорок человек. Деревенские родственники и давнишние пациенты отца Мюриэл в два ряда выстроились позади. На улице устроили немудреное угощение: картофельный и капустный салаты, зелень. Сильный запах барбекю, дымок над грилем. Кружащие в лучах послеполуденного солнца комары.
Мюриэл улыбается, плачет и смеется. Водворив ее в центре своего мира, словно драгоценность, Иоанн почувствовал себя дома; когда Мюриэл касалась его руки, враги становились заблудшими детьми Божьими, а столетия боли и преступлений казались диковинными историями из разряда тех, что рассказывают у камина. Ее объятия опровергали горькое знание Иоанна.
Без Мюриэл мир был подобен населенной злобными существами пустыне.
Его терзал страх — страх, что она уйдет.
Тетушка Гертруда говорила так:
— Нет, нет и еще раз нет. Он из тех Монро, что по
Женщины усердно хлопотали вокруг Иоанна и суетились. Мужчины опробовали на нем шутки и анекдоты. Он кивал и смеялся, наблюдая за безмолвным разговором их тел. Конечно же, он чудной незнакомец с туманным прошлым; бродяга, которому лучше бы убраться восвояси. Но даже скитальцы порой остепеняются и где-нибудь оседают — поглядите же, как усердно трудится он на мельнице. И она выглядит такой счастливой, посмотрите, как счастлива она. Ведь именно такой и нужен Мюриэл: человек со странностями, как раз вроде этого зеленоглазого троюродного братца неопределенного возраста, который, может, даже участвовал в Великой войне.
А он даже не прибегал к искусству манипуляции, не потянул ни за одну нить. Ни за единую! Они сами выбрали его.
Все, но только не Лил Уоллис.
Тот был вежлив. Похвалил платье Мюриэл и в сугубо мужском кругу рассказал анекдот о моряке и голландце. Но для Иоанна мысли Уоллиса звучали не тише воя сирены: «Как удалось этому незнакомцу, этому белобрысому
Во время свадебного приема Лил Уоллис не спускал с Иоанна глаз, вглядывался в лицо, рассматривал руки, одежду, пытаясь распознать его слабые места. Иоанн чувствовал себя неловко. Было бы так просто подстроить модуляцию своего голоса под голос Лила Уоллиса; определенным образом приосаниться, чтобы Лилу Уоллису вспомнился умерший братец; замолчать в нужный момент, а потом озвучить мысли Лила Уоллиса, отчего этот самый Лил Уоллис вдруг непреодолимо потянулся бы к нему, усмехнулся бы, покачал головой, оставил мысли о Мюриэл и проникся к Иоанну братской любовью.
Иоанн чувствовал себя калекой. Как будто внезапно решил поесть вилкой, зажатой пальцами ноги. Еще он испугался. Со временем Лил Уоллис отыщет в нем что-то не то. Может, он возненавидит и испугается Иоанна? И настроит народ против него? Когда Иоанн представлял себе, что каждый станет смотреть на него столь же подозрительно, в нем клокотало бешенство. Было бы славно тотчас обратить неприязнь и подозрительность в обожание.
Но коль скоро Иоанн решил быть человеком и жить здесь, о нитях кукольника следует забыть.
Иоанн сидел на скамье возле церкви и макал в остывающий мясной соус последний кусок зернового хлеба, когда к нему подошел Лил Уоллис и спросил:
— Ты куришь?
Иоанн моргнул. О чем это он?
— Ну да, — ответил он. Иоанн наблюдал за тем, как в смертном зрели недоверие и неприязнь, рассчитывал их траекторию, жаждал отогнать прочь.
— Вот и отлично, — кивнул Лил Уоллис и вложил Иоанну в ладонь что-то маленькое, квадратное и холодное. Потом кивнул и пошел прочь.
Иоанн смотрел на зажигалку. Перевел взгляд на удаляющуюся спину Лила Уоллиса, и ему явилось решение, простое и ясное: Мюриэл заслужила счастье.
Дрожь пробежала по Иоаннову телу. Он подумал: «Меня удивляет этот смертный. Этот смертный удивляет меня!» Сердце Иоанна бешено стучало в груди. Он посмотрел на Мюриэл в белоснежном платье, медленно кружащуюся с племянницей. Как такое возможно?
На этот вопрос Иоанн ответил себе сам: «Потому что за десять тысяч лет тебе ни разу не приходилось видеть, что люди избирают, когда предоставлены сами себе».