Интересно, подумала она мельком, воюет ли в этой далекой страшной схватке брат Пэйса. Отовсюду девушка слышала, что войска конфедератов сосредоточились на двух фронтах и ведут яростные бои. Чарли будет на западном фронте, как Пэйс, если он вернется в армию. И мысль, что братья сойдутся на поле брани лицом к лицу с оружием в руках, была настолько ужасна и отталкивающа, что Дора постаралась поскорее прогнать страшное видение.
И поэтому она скользнула из сада к ручью, где веял легкий ветерок. Она не думала о том, что делает, куда она идет. Она просто знала, что сейчас увидит Пэйса.
Задремав в тени, Пэйс почувствовал прохладное дуновение ветерка на лбу и повернулся, подставив ему все лицо. Вздрогнув, он вдруг ощутил аромат иной: так пахли не свежескошенная трава и не жимолость. Этот запах был теплый, женский, возбуждающий. Так пахнет свежевымытое женское тело. Он этот запах способен узнать из тысячи. Он преследовал его по ночам во сне уже несколько недель. Но сейчас Пэйс не спал.
Он распахнул глаза.
Около него лежала Дора и крепко спала. Крошечный солнечный лучик прокрался сквозь листву и позолотил ее льняные локоны. Он мог протянуть руку и коснуться соблазнительной, гладкой как шелк щеки. Никогда еще Пэйс так не ощущал ее близость, даже вчера, в сарае, когда неистово ее целовал. Вчера он не чувствовал ее невинной прелести при полном свете дня. А это было совсем другое.
Пэйс ясно видел легкий коричневый цвет ее ресниц, там, где они касались округлой щеки. Цвет лица у нее был легчайшей, как намек, розовости распускающегося бутона. Во сне Дора казалась спокойной и доступной, вот сейчас она проснется, улыбаясь, и все станет возможно. И он желал этой улыбки каждой частичкой своей несчастливой души.
Пэйс не смел, однако, коснуться ее, он чувствовал себя грубым увальнем рядом с этой изящной красой. Руки у него были все в мозолях и трещинах от постоянного досыла пуль в затвор, верховой езды на упрямых лошадях, тяжкой работы по перевозке трупов и рытья могил. И будет просто кощунственно даже пальцем коснуться этой чистейшей нетронутости.
Однако подобные мысли не мешали ему смотреть на Дору. Он никогда еще не разрешал себе радости такого пристального разглядывания прежде. Он многие годы отказывался признавать материальность ее существа, но, наконец, пришло время увидеть в эфемерном ангеле его детских лет женщину из плоти и крови.
Она миниатюрна, Пэйс это знал. Под бесформенным платьем мало что скрывалось. Он мог видеть упругую и грациозную линию груди под тонкой простой тканью. Она лежала на боку, и взгляд его проследил округлую возвышенность бедра, переходящую в тонкую хрупкую талию. Наверное, если заключить ее в объятия, то его руки сомкнутся вокруг нее кольцом. А груди уместятся в ладони. И ноги достаточно длинны, чтобы сплестись с его ногами.
Пэйс застонал, повернулся и стал смотреть вверх на зеленую листву. Дора пошевельнулась. Он ее разбудил. Может, он сам убедил себя, что Дора и Дэвид были любовниками до того, как он ушел на войну. Они же слыли невестой и женихом несколько лет. Интересно, не поэтому ли он уговорил Дэвида исполнить свой долг и пойти воевать. Но Дэвида долго уговаривать не пришлось.
А она ведь не случайно пришла сама и легла возле. Может быть, ей, как и ему, надо освободиться от физического желания. И в конюшне она от него не убежала. Он не смел думать о ее неумении целоваться, ведь тогда вряд ли его маленькая квакерша пришла сюда по желанной для него причине.
– Уходи, Дора, – пробормотал Пэйс, прикрывая глаза здоровой левой рукой. Правая еще не так легко двигалась.
– Нет, не думаю, что мне следует уйти, – задумчиво ответила она, – на этот раз – нет.
Слова эти должны были бы изумить его, но ничего из того, что совершала его фея, его ангел, не могло его удивить. Она была так же переменчива и естественна, как погода в Кентукки. И снег, и радуга могли случиться одновременно. Он слишком уже привык к неожиданностям, чтобы им удивляться.
– Ты не знаешь, о чем говоришь, голубая птичка. Сейчас я для тебя неподходящая компания.
– Ты сказал, что останешься, если у тебя будет женщина. Я и есть эта женщина.
Да, он знал, что именно поэтому она и пришла. Дора умела обращать против него его же собственные слова, да еще так мстительно. И самое удивительное, что, несмотря на его грубое и небрежное обращение с ней, она думала, что говорила. Никаких двусмысленностей между ними. Он сказал, что хочет женщину, и она предлагает ему себя. Вот и все, и дело с концом. Своим маленьким, но загадочным, непостижимым для него умом она решила, что надо спасти его от самого себя. И знает Бог, возможно, она права.
Но в душе его бушевала невидимая война. Рассудком он понимал, что Дора взрослая женщина, и она вправе вести себя как хочет. Он желал ее. Телу сейчас было безразлично, кто перед ним – накрашенная шлюха в красном шелковом халате или чопорная особа в сером квакерском платье. И ничто не может ему помешать взять ее. Но что-то, дотоле неизвестное и необычное, удерживало его. Пэйс решил, что это совесть.