Заблуждения капитализма или пагубная самонадеянность профессора Хайека

Третий период, «психологический», начинается с работ Фрейда, то есть с 90-х годов прошлого века. Открытие «подсознания», определяющего «нерациональное» поведение человека, оказало огромное влияние на человеческое мышление вообще; но фантастические построения Фрейда и его учеников скомпрометировали попытки психоаналитического объяснения общества и истории. Наиболее интересную попытку построить социальную психологию предпринял Э. Фромм (1941)^[39]. Четвертый период, продолжающийся до наших дней, можно назвать «кибернетическим». Начало его было положено работами математика Н. Винера, разработавшего идеи обратной связи и регулирующего цикла и параллельно исследовавшего саморегулирующиеся системы в технике и в физиологии. С самого начала этих исследований (с 1949 года) Винер предполагал, что нашел руководящие принципы для создания «теоретической биологии». Но его надежда оправдалась не сразу, так как биологи медленно усваивали кибернетические идеи. На более простом материале их быстро освоили инженеры, и кибернетика надолго стала «технической наукой». К ее кругу понятий прибавилась теория информации, созданная Винером и К. Шенноном, инженером-связистом. Тогда же, с конца сороковых годов, начались преждевременные и поверхностные попытки перенесения методов «технической кибернетики» в социальные науки. Для этих попыток характерно стремление перейти прямо от систем автоматического регулирования, применяемых в технике, к социальным механизмам. Исследователи этого рода пользовались тем, чтó они называли «общей теорией систем», пытаясь выделить в изучаемой системе ее подсистемы и описать схему отношений между ними. Как правило, эта деятельность сводилась к составлению «блоксхем», состоящих из прямоугольников с надписями в них и стрелок, соединяющих прямоугольники. В общем, такая «кибернетическая социология» осталась бесплодной, но вовсе не потому, что идеи кибернетики не имеют значения для социальных наук. Значение их еще недостаточно понято, потому что социологи пытались «пропустить» биологический уровень интеграции, лежащий между физическим и социальным. Но только биология может доставить модели, достаточно сложные и органически связанные с социальными механизмами. Между тем, до семидесятых годов могло показаться, что «пророчество» Винера не оправдалось, и что кибернетика стала «грамматикой» лишь современной техники регулирования, но не биологии.

20. Роль обратных связей и регулирующих контуров в объяснении биологических явлений

Теперь мы можем указать место Хайека на «шкале» социологических взглядов. На него совсем не повлияла современная биология, за развитием которой он вряд ли следил. Не чувствуется у него и влияния психоанализа: он, по-видимому, воспитан на философии позитивизма и сильно переоценивает роль рационального начала в общественной жизни, о чем еще будет речь. Идеи эволюции ему чужды, о происхождении человека он не думал; но общий шаблон «борьбы за существование» в стиле Спенсера он, по-видимому, усвоил в молодости, в эпоху «социал-дарвинизма». Наконец, идеи кибернетики повлияли на него только на уровне «теории систем», то есть он усвоил представления «технической кибернетики» о сложных системах.

Но в последние годы стало очевидно, что «пророчество» Винера было верно. Решающая роль обратных связей и регулирующих контуров в объяснении биологических явлений (наряду с теорией информации) была доказана рядом биологов и блестяще резюмирована в уже цитированной книге Конрада Лоренца [K. Lorenz,. Die Rückseite des Spiegels.: München, 1973.] и в книгах Грегори Бейтсона [G. Bateson Steps to an Ecology of Mind (Этапы экологии психики), New York: Balantine Books 1972; Mind and Nature (Природа и разум), Macmillan Club Edition, 1979]. Для нашей цели важны следующие биологические идеи.

1. Наследственность человека, определяющая его важнейшее видовое отличие от всех других животных, является результатом взаимодействия двух систем: системы генетической наследственности и системы культурной наследственности. Вне этого взаимодействия не возникает ни индивид, ни сообщество индивидов.

2. Каждый человек принадлежит некоторой культуре, первым признаком которой является родной язык. Культура, с ее традицией, определяет поведение человека. Распад культуры означает распад упорядоченного поведения людей этой культуры. История культуры моделируется историей видов и подвидов, причем в очень сильном смысле: те и другие явления можно считать частными случаями общих биологических закономерностей.

3. Система инстинктов, стимулирующих и ограничивающих поведение человека, сложилась в доисторические времена, не позже чем в эпоху палеолита. Происшедшие с тех пор изменения этих инстинктов можно считать в социологическом аспекте достаточно малыми по сравнению с культурными изменениями. Никакие культурные влияния не могут подавить действие инстинктов, но могут в той или иной степени влиять на форму их проявления.