Заботы света

Недавний восторг странно, безнадежно покидал его. Прелестная Фирая-ханум терялась, отступала куда-то в туман. Он трезвел, уставал под напором собственной злости. Что дало ему образование? Право беспечной жизни и превосходства над тысячами голодных? Но о чем это он… ах, какая неразбериха в мыслях!

Шумно возвращались гости Жалковского, Васейкин играл на гармошке, и Рамеев, чтобы не встретиться с ними, поспешно пошел в дом и, найдя комнату, приготовленную для него, лег спать.

Зачем, подумал он, зачем я поехал?

Проснулись все рано, но когда выехали, солнце уже поднялось. Опять было застолье, опять разговоры, наконец на простой телеге, в плетеном коробе, поехали. Загонщики посланы были на место охоты еще с вечера.

Дорога затейливо извивалась среди зарослей вишарника, островков отцветающего багульника и шиповника, а даль… какая разворачивалась даль впереди! И тени древних насельников витали в загадочном, мягком встоке воздуха — от влажных трав прямо ввысь, в самое небо. Потаенно молчали курганы. Каменные стелы, изъеденные лишайником, источенные ветром, высоко выпирали из курганов, косотой своей напоминая крыло орлана, когда он косо и резко чертит в небе. Стервятники тем временем кружили, томно распластывались в воздухе. Копчики, пустельги с дымчато-синими лапками, разинув клювы, стайками сидели на одиноких кустах боярки, на кривых киргизских березках.

Жалковский был выпивши, был бодр и не переставая говорил:

— Гнать, стало быть, начнут со стороны Утешинских увалов, а нам придется залечь во-он там, над оврагами. Есть там этакие опупочки, увальчики, для маскирования стрелковой цепи. Рельеф очень подходящий для натурального укрытия. Да правильным ли будет гон? Народец здешний яз-зва! А джейран, позволю заметить, зверек деликатный и отменно сторожкий. Загон требуется глубокий… уж я, поверьте, знаю: подымать джейрана надо издалека, без нажиму.

Амир спросил:

— Винчестер свой взяли, Закир-эфенди? — И, не дожидаясь ответа, с мечтательным сожалением вздохнул: — Эх, и мне бы такое ружье!..

Рамеев молчал.

— Здесь, — негромко сказал Жалковский и, указав рукой на жидковатый куст чернобыльника, зашагал дальше с тремя последними номерами.

Правым соседом у Рамеева оказался Васейкин, слева должен был залечь Амир. Юноша томился ожиданием, ложился и вскакивал, вскидывая к плечу ружье, подрагивающее в его руках. Рамеев, усмехаясь, поднес к глазам бинокль: хотелось получше оглядеть местность, чтобы потом легко ориентироваться кругом. Степь в этом месте мягко понижалась в их сторону, и благодаря-такому уклону глаз далеко хватал во все стороны. Сзади, верстах в пяти, темнели окатистые кряжи холмов. Куст чернобыльника с кроною темно-малиновых султанчиков отлично скрывал лежку и в то же время давал возможность все видеть сквозь редкую решетку стеблей. Обмяв вокруг себя высокую траву, половчей пристроив к кромке ложбинки винчестер, он залег и приготовился к ожиданию.

По словам Жалковского, загонщики находились верстах в десяти отсюда и теперь, пожалуй, вели уже загон — широкий, к о т л о м, так чтобы крылья этой широкой загонной цепи приходились как раз против оконечностей вогнутой стрелковой линии, которую образовали залегшие охотники. Жалковский очень живописно излагал стратегию гона, но смущался тем, что гонщики были беспутные юнцы. Возглавлял их, правда, старый охотник Касымбек, знавший степь, как свою юрту, но эти висельники, возмущался Жалковский, эти жулики!..

Степь, далеко обозримая и полная тишины, в какой-то миг показалась Рамееву безжизненной, грубо опустошенной, и это ее состояние было прямо связано с их присутствием: все овечьи отары, обыкновенно ходившие здесь, еще задолго до прихода охотников были угнаны пастухами к отрогам Утешинских увалов; попрятались в норы суслики, и даже орлы, парящие высоко, казалось, держались подальше-этого места, обозреваемого азартным и жадным глазом человека. Кобылки между тем с треском перелетали со стебелька на стебелек.

Морокой почудилось ему, истомленному ожиданием, внезапное появление перед взором серенько-желтой поджарой лисицы, саженях этак в сорока. Рыжая то скрывалась в траве, то возникала опять, припадала к земле и лежала неподвижно, уткнувшись носом и чуть пошевеливая кончиком хвоста. И внезапно взвивалась, с налету падала на добычу — мышь или суслика, их много водилось в бугристых дерновинах ковыля.

Исчезла рыжая. Потом он в бинокль видел, как из дальнего ложка выкатил на рысях матерый волчина с желто-белыми бакенбардами. В побежке его угадывалось что-то неспокойное, опасливое. Как будто от волка передалось и ему ощущение тревоги. Опять он увидел лисицу: выбежала из-за кустов, замерла, настораживаясь, нюхая воздух и нервно метя хвостом землю. Затем скачками побежала не оглядываясь. Из дальних ерников, с потаенных лежек, поднялись дрофы и тоже потянули дуда-то в сторону. Орлы, до того висевшие в небе уверенно-неподвижно, с жестким клекотом стали стягиваться на полете в глубь степи, откуда ожидался гон.