Заброшенная дорога

Она провела языком по пересохшим губам и сглотнула. Возможно, что-то действительно было… какая-то дрожь в земле, слабая пульсация? Но движение на дорогах плотное, и в карьере безостановочно работают машины, бесшумные, если не напрягать слух. Она не знала, что и сказать.

С внезапным вскриком Тедди потащил ее назад.

— Эй, успокойся! — Мортимер взял мальчика за плечи, пытаясь привести в чувство, но тот вис на матери. Его взгляд, устремленный на жерло туннеля, следовал за бог знает чем, а оно подходило все ближе и ближе, пока не остановилось, по всей видимости, всего в нескольких футах.

— Мама, смотри! — сквозь слезы воскликнул он. — Неужели не видишь? Она, та женщина, спускается на платформу, уходит, и ей все равно. А он…

Впоследствии мать не могла объяснить, что именно видела, да и не поручилась бы, что ей не померещилось. Однако целую секунду, нескончаемо мучительную, как долгие секунды родов, она видела, а может, просто ощущала поезд — длинный, массивный, тускло-бордовый. Окна его затягивал дым паровоза, вагоны пахли пылью и застоявшейся табачной вонью. Голову пронизал звук, но неслышный, будто во сне: шипение пара, визг тормозящих колес и знакомые глухие хлопки дверями.

Она бы не сумела рассказать, как одеты пассажиры. Джордж обвинил бы ее в избытке воображения, подверг перекрестному допросу и разбил в пух и прах… но Джордж остался далеко в другом мире, и в тот миг совершенно не мог ей помочь. Она определенно видела… чувствовала, как рядом, задевая, но по-настоящему не касаясь, скользят и растворяются в воздухе люди… та женщина из рассказов сына стала ближе, чуть ли не частью ее самой, обретя материальность витринного манекена, но мужчина, высунувшийся из поезда — она чувствовала его грусть — остался менее четким. Что она здесь забыла? Рядом, обняв ее для поддержки, озадаченно стоял Джордж Мортимер, и она с облегчением к нему прислонилась. И вдруг Тедди закричал снова, одним ошеломляющим рывком, вернув ее к действительности.

— Папа! О, папа!

Там ничего не было. Он выдернул руку, словно близость матери его больше не утешала, и диким взглядом уставился вслед поезду… какому еще поезду? Рой лилово-розоватых пушинок закружился будто снег, потревоженный порывом ветра, но там ничего не было, лишь бессильное солнце на вспученном асфальте и крапива.

Вера не знала, мелькнула ли в его глазах ненависть или только упрек, когда он, внезапно поняв, на нее накинулся:

— Он в тебе нуждался, а ты его бросила.

— Вот как? — Мортимер приподнял бровь, виновато и вместе с тем со своей обычной дерзостью. — Идем, сынок. — Он как мужчина мужчине положил Тедди руку на плечо. — Думаю, нам пора домой.

— Нет!

Ребенок рванул с платформы и по зеленой дороге остервенело бросился вслед за поездом, призраком, любовью… кто знает? Он бежал по железнодорожному полотну в желтых лучах позднего солнца через пух умирающего лета. Никакие слова не достигали его слуха, никакие увещевания. Уже начинался закат, в карьере по-прежнему бухали машины, а там, где когда-то пролегали рельсы, легко, будто ягода рябины, приземлилась малиновка. Но Вера, вглядываясь вслед мальчику, чувствовала, как поезд мчит и мчит в ее теле, несясь, подобно неотвратимому року по длинной дороге, где уже исчез ее сын, и куда она не осмеливается последовать.

Перевод — Анастасия Вий