Забудь меня такой

В эти часы ожидания перед пробуждением мира Майя оставалась полностью наедине со своими мыслями и в итоге вынуждена была признаться себе: в отсутствие любви она пропустила полжизни. Впрочем, жизнь не насмеялась над ней за это преждевременно высохшими и стянутыми в бледную линию губами, не наказала безжизненным, выгоревшим взглядом, не отпечатала одиночество на лбу горькими линиями морщин, а, улыбнувшись, разрешила попробовать еще раз. И женщина потрясенно осознала, что не просыпалась по-настоящему еще никогда. Потому что никогда еще ей не случалось с нежностью смотреть на мужчину, спящего бок о бок.

Приподнявшись на постели, она как завороженная всматривалась в лицо лежащего рядом человека. Неужели это и есть ее нежданно обретенная вторая половина? В предрассветном полумраке, который еще не успел превратиться в настоящий свет, все, на что падает взгляд, видится почти нереальным, и у Майи возникло ощущение того, что, вчера забывшись сном между жизнью и смертью, сегодня она очнулась в сказке. Улыбка сама собой освещала ей губы, а взгляд вбирал в себя черты спящего с такой кропотливостью, с которой впору собирать рассыпанный по земле клад.

«А ведь мы похожи!» – вдруг с удивлением подумала Майя, любовно скользя взглядом по взметнувшейся на подушке черной пряди Карима. Многие годы осветляя в парикмахерских волосы, она и забыла, что природный ее цвет – черный; создавая себе химические кудряшки, она и не вспоминала, что ее стихия – ровные и гладкие линии. Дни напролет под лампами дневного света среди угарной атмосферы города обесцветили ее лицо, лишили его живых природных красок; под солнцем все утраченное вернулось к ней сполна. Майя физически ощущала на своих щеках теплый румянец, точно такой же, какой она всегда привыкла видеть на лице своего спутника.

А губы! Она ясно помнила тот день в Памуккале, когда из-за поджатых почти до полного отсутствия губ она испугалась своего отражения в зеркале. Сейчас (она не видела себя, но чувствовала это) губы отчетливо выделялись на лице. Даже слегка выдавались вперед, точно, почуяв волю, с надеждой тянулись к другим губам.

Полжизни без любви… Но ведь было же что-то в этой половине жизни, что не отпускало ее, держало на коротком поводке и не позволяло пуститься в путь, чтобы наконец-то найти свою половину, обрести себя и стать единым целым. Сейчас она понимала, что: страх. Страх, что, меняя личину, по-хамелеонски прикидывался то покоем, то благоразумием, то заботой о ребенке. Страх усыпил ее разум и принял облик умирающей старушки, чтобы предстать под конец во всей своей красе неукротимым жадным вурдалаком.

Но сейчас, когда очертания того, что так долго гнуло ее к земле, стали поистине чудовищны, Майя ощущала, что больше ему не подвластна. Она победила. Она смогла полюбить. И недостойный живого человека страх перед жизнью больше не возьмет ее сердце в свой ледяной кулак.

Карим повернулся во сне. На мгновение он чуть приоткрыл глаза, но тут же закрыл их – еще не время просыпаться. С улыбкой скользя взглядом по его лицу, Майя вспоминала, какой разной казалась ей его внешность в различное время их недолгого, но фантастически насыщенного знакомства. Сперва удивила своей непривычностью: этот косой разрез глаз, эта линия губ, изогнутая, точно лук у Чингисхана… Затем, в горах, она ощутила, как мягкая темнота его взгляда словно вбирает в себя все ее горести и тревоги. Позже, в Каньоне, она оценила спокойную твердость в его чертах, а в кафе на плато Ай-Петри, где она повествовала о своей мечте, Майя впервые отдала себе отчет, что ей хотелось бы смотреть на собеседника не отрываясь, жадно вбирая взглядом и душой его молодость – это волшебное лекарство от тоски по несбывшимся ожиданиям. И потом каждый раз, когда она поднимала на него глаза, у нее возникало такое чувство, будто Карим берет ее за плечи и твердо ставит на единственно верную дорогу, по которой можно вернуться в потерянный рай. На дорогу к себе самой.

Он не мог не почувствовать, что на него пристально смотрят, и вновь открыл глаза. Его лицо было напряженным, точно он не мог отрешиться от какой-то серьезной мысли даже во сне.

– Что случилось? Опять она?

Майя с улыбкой покачала головой:

– Все хорошо. Ее больше нет. Я люблю тебя. Спи.

Днем, устав гулять по долинам среди розовых скал, они улеглись передохнуть на траве. Люди им не встречались, животные – тоже, и единственной приметой того, что Карим и Майя находятся в обитаемых местах, был воздушный шар, медленно двигавшийся у них над головами. Сперва он пролетал настолько низко, что Майя могла разглядеть периодически рвущееся из гондолы пламя, но затем стал все больше и больше удаляться ввысь.

– Это лучше делать на рассвете, – сказал Карим, наблюдая за пестрым куполом.

– Делать – что?

– Летать. Тебе не приходилось?

Майя с улыбкой покачала головой:

– Мне еще много чего не приходилось делать. А почему на рассвете лучше?