Забудь о комплексах как мужчина, будь счастлива как женщина

Но вернемся к подруге. Сравнения с ней простирались буквально на все. Наши родители дружили и часто обменивались опытом на предмет того, где, например, куплена та или иная вещь. Так, нам могли приобрести одинаковые куртки или сапожки. Но то, что было впору подруге, на мне болталось, так как я была худенькой и маленькой.

Миниатюрность вообще стала отдельной главой. Когда в классе все девочки вдруг скачкообразно выросли, обзавелись формами и стали похожи на женщин, я, частично пойдя в миниатюрную бабушку по папиной линии, частично из-за дисплазии, так и осталась крошечной. Никакого резкого перехода из девочки в девушку не случилось. У всех уже росла грудь, а у меня даже не думала обозначиться. Особенно огорчало «предательство» со стороны лучшей подруги — как так? И у тебя? И ты, Брут?)

Становиться предметом насмешек совсем не хотелось. И вот в трепетном ожидании сисек был куплен лифчик. Так родился мой первый комплекс-монстр, который стал сильнее меня. На маленьком теле, даже самый скромный поролоновый бюст смотрелся внушительно. Искусственно обозначив грудь, я теперь не могла позволить себе раздеться полностью, оставшись на ночь в гостях даже у лучшей подруги. Более того, даже приглашая друзей ночевать у себя дома, я и ночью не снимала лифчик, дабы случайно не обнаружить столь глупый обман.

За много лет я так привыкла к этому представлению, что уже не понимала, как может быть иначе. Лифчик, больший по размерам, чем то, что он в себе содержал, придавал уверенности, ощущение возраста, которого мне так хотелось. Всегда и везде на вид мне давали на три, а то и на пять лет меньше, чем было на самом деле. И потому это был один из способов ощутить себя девушкой. Лишь спустя много лет ношения совершенно ненужного предмета одежды и связанных с ним страхов мне удалось избавиться и от того и другого. Резко. Бесповоротно. Помогли совет и поддержка мудрого друга. Но об этом позже.

Помимо всего вышеперечисленного я с большой нелюбовью относилась к своим пальцам. И ног, и рук. Пальцы рук с немного деформированными костяшками всегда были первым, что осматривали ревматологи, цокая языком. Как специалисты они, конечно же, отмечали самые мелкие изменения, но мне казалось, что это заметно и всем другим людям. Помню, как рассматривала свои пальцы правой руки и думала — как же я буду выходить замуж, как же подам такую некрасивую руку для кольца? И если кому-нибудь надо было подать руку, то я старалась протянуть левую, на которой пальчики были ровнее.

Пальцы ног, из-за проблем со связками и плоскостопия тоже стали проблемой. Один из пальчиков перестал занимать свое место и разместился как бы над остальными. Из-за этого я стала ходить в носках или колготках при всех, кроме мамы и папы, врачей или совсем чужих людей. Чужих я не стеснялась, потому что их оценка не была для меня важной.

Постепенно с течением болезни все мое тело стало одним большим комплексом. Кривые пальцы ног, сильное плоскостопие, чуть вывернутые наружу подъемы, очень худые икры, на миллиметр недоразогнутое левое колено, более слабая и в связи с этим немного отличающаяся по толщине мышца левого бедра, узенькие бедра, втянутые, как будто испуганные маленькие плечи, детские запястья, кривоватые пальцы рук, анкилоз кистей. Каждый миллиметр тела, так тщательно и часто критически осматриваемый врачами, казался мне чужим. Нет, я не испытывала ненависти к своему телу. Я просто-напросто от него отказалась. Перестала идентифицировать себя с этими руками, ногами, суставами. И потому никакие уговоры, увещевания, угрозы, страшные прогнозы уже не могли заставить меня заниматься столь необходимыми физическими упражнениями. Я не желала тратить силы на то, что не считала своим. На то, что не считала собой.

От себя у меня остались только интеллект и характер, до поры до времени казавшийся мне безупречным, как будто бы в компенсацию всего остального. А от тела — волосы и глаза. Это все, что мне нравилось и казалось красивым.

Конечно, ни ребенком, ни подростком, я не осознавала всех этих проблем. Но бессознательно очень чутко реагировала на все, что могло их потревожить. Так, однажды, когда я в шутку сказала маме, что остригу свои длинные густые волосы, она спохватилась и, как будто пытаясь отговорить меня от прыжка в пропасть, выпалила: «Ты что?!! Волосы — это самое красивое, что в тебе есть!!!» Да, да, да, конечно, она имела в виду или хотела бы иметь в виду совсем не то, что услышала я. Да и вообще разговор был несерьезный. Но слова ранили и въелись очень и очень глубоко. И сейчас я, возможно, не вспомню мамину фразу точно, но в моей голове она до сих пор звучит так: «Волосы — это единственное красивое, что в тебе есть!»

Вообще, фразы родственников, оброненные ли случайно или сказанные в сердцах. — это то, что простреливает насквозь. Иногда мы раним друг друга так сильно, что даже не чувствуем боли. Остаются только шок и беспомощность. И хотя родные любят нас и желают лучшего, порой это выражается так, что лучше бы не выражалось вовсе.