Маран так и просидел всю дорогу, закрыв глаза, Поэт упорно молчал, и Дан был рад, что не надо ничего говорить, он чувствовал безмерную усталость, словно целый день таскал какие-нибудь тяжести. Молча же он заехал на скоропалительно сооруженную стоянку позади Малого дворца, вылез, отдал Марану ключи и пошел вперед. Маран и Поэт, так и не обменявшись ни единым словом, шагали чуть сзади. И только уже поднявшись по лестнице на второй этаж, где находились отведенные им апартаменты, Маран сказал:
— Забавная получается история. Раньше, попадая во всякие переделки, я всегда загадывал: если пуля, пусть в сердце или в голову, чтобы сразу, ведь ранят, значит возьмут и… А теперь я шел по этой насыпи и думал: только б не в сердце и не в голову.
— Что так? — спросил Поэт иронически.
— Да привык уже. К братьям по разуму. Знал, если не на месте, то вытянут. И потом, пуля в голову — зрелище малоприятное. Особенно для женщины.
— Как тебе не стыдно, — сказал Поэт с неожиданной яростью. — Лицемер! Если б ты заботился об этой бедной девочке, ты не стал бы устраивать такие… такие… — он не нашел подходящего слова и крикнул: — Видеть тебя после этого не хочу! — Потом повернулся на каблуках, пошел к своей двери и исчез за ней.
Маран посмотрел ему вслед, но не двинулся.
— Где у него видеосвязь? — спросил он.
— Пойдем покажу.
У пульта никого не было, Дан вызвал станцию и, не спрашивая Марана, попросил Наи. Та, видимо, сидела наготове, она возникла мгновенно, настолько быстро, что Дан не успел отодвинуться и попал на экран вместо Марана. Он сразу отскочил, но тех секунд, когда он заслонял Марана, оказалось достаточно, в глазах Наи мелькнул такой ужас, что потрясенный, он выругал про себя Марана последними словами.
Они долго молчали, глядя друг на друга, потом Маран сказал:
— Все в порядке, девочка. Скоро увидимся.
— Ты не ранен? — спросила она тихо.
— С чего бы это? Конечно, нет.
Она еще минуту молчала, потом из ее глаз хлынули слезы, и она сразу отключилась.
Маран вздохнул.
— Будешь говорить с Никой?
— Потом, — сказал Дан. — Не сейчас.
— Тогда пошли.
— Мучитель, — выйдя в коридор, буркнул Дан сердито. — Ника убеждала меня, что тебя трудно любить, я еще спорил. А теперь вижу: ох, трудно! Сколько вы вместе — два месяца? И уже рыдания. А я, если хочешь знать, за десять лет ни разу не доводил Нику до слез… Неужели ты думал, что если не будешь с ней говорить, она не догадается, что ты влез в опасное дело? Сам ведь сказал, что она тебе впору. Как же тогда она могла не догадаться?
— По-твоему, — возразил Маран, — я должен был сказать: дорогая, я решил для разнообразия сыграть роль сыра в мышеловке, а ты, чтобы не скучать, сядь за компьютер и посчитай, в каком проценте случаев мышь успевает схватить сыр, в каком нет?
Дан не ответил, и Маран вдруг изменил тон.
— Вообще-то ты прав, дружище. И самое печальное, что я больше думал о себе. Понимаешь, когда на тебя так смотрят, начинаешь воображать о себе бог знает что. И сразу превращаешься в какую-то жидкую кашу. Я, мол, и так хорош, чего еще стараться. Пропадает всякая охота…
— Совершать подвиги? — усмехнулся Дан.
— Если бы! Нет. Охота делать грязную работу. Я ведь сегодня все утро праздновал труса, Дан. Валялся и искал повод увильнуть.
— Но не нашел.
— Нет. — Он вздохнул. — Бездарный у меня сегодня выдался день. Сначала я разочаровался в себе сам, потом разочаровал других. Расстроил и обидел дорогих мне людей — Наи, Мита, Поэта, тебя…
— Меня?
— Да ладно, не притворяйся. Ты тоже расстроен и обижен, ты просто не подаешь вида, потому что ты человек добрый, но ты обижен, что я опять потащил тебя куда-то, зачем-то, ничего не объяснив, так ведь?
Дан пробормотал нечто нечленораздельное.
— Может, меня извинит то, что я хотел вас уберечь, тебя и Поэта? Я имею в виду не пули, конечно. Это само собой. Если б тот тип изготовился стрелять, когда я был рядом с вами, парни обезоружили б его сразу. Нет, я хотел оградить вас от другого. Если б он попал в мою, не самую, как оказывается, умную голову, вы бы потом бог весть сколько себя винили, что не удержали меня. Зная заранее. Поэтому я и не хотел, чтобы вы знали. Но вообще-то я ужасный человек, Дан. Нельзя сказать, что я не понимаю. Я отлично понимаю, что не имею права никем командовать, а тобой уж никогда не имел, и обещаю себе больше этого не делать, но потом приходит какая-то минута, и я непроизвольно начинаю распоряжаться.
— Это потому, — сказал Дан, — что бывают минуты, когда без командира не обойдешься.
— Но почему это обязательно должен быть я?
— А кто же? — спросил Дан бесхитростно.