Забудь обо мне (СИ)

Особенно, когда Бармаглот вдруг разворачивается, шагает к двери, но вместо того, чтобы уйти — закрывает ее на ключ и резко опускает пластиковую шторку «жалюзи».

Запер нас наедине?

Черт.

Глава девяносто седьмая: Сумасшедшая

Бармаглот разворачивается, рассматривает меня долгим пристальным взглядом.

Что-то не так? Я с трудом сдерживаю желание поправить одежду, хоть что там поправлять на джинсах-скинни и простом свитере? Несуществующие складки?

— Повтори-ка еще раз, почему я не могу быть для тебя «понимающим папочкой», м? — с нотами злого сарказма просит Бармаглот и медленно, подчеркивая, что никуда не торопится, выуживает запонку из петли манжета. — Особенно ту часть, где про мой член у тебя во рту.

Я сглатываю.

Мы же должны были поговорить.

Нет, стоп. Это я хотела поговорить, и я же сделала все, чтобы мы вернулись туда, где когда-то начали — в понятные нам обоим игры в кошки-мышки.

Меня это злит и волнует одновременно.

Заставляет нервно покусывать нижнюю губу почти до крови, потому что я до мокрых трусов соскучилась по виду его крепких жилистых рук, перевитых скульптурными венами, когда Бармаглот лениво засучивает рукава почти до самого локтя.

Запонки небрежно бросает на стол.

Шаг ко мне.

— Я жду, Алиса.

— Нужно поставить цветы в воду, — бормочу я.

— Хорошая попытка, — подмигивает он.

— Красивый букет… — все еще пытаюсь я.

— Если он так тебе дорог, то лучше убери-ка его подальше. В безопасное место.

Не знаю, как у него это получается, но я послушно кладу цветы на стойку.

Сглатываю и поглубже втягиваю руки в рукава.

Бармаглот внимательно следит за каждым моим движением, и выражение «держит руку на пульсе» — как нельзя лучше подходит к выражению его лица.

— Ты до сих пор не наигралась, Зай? — Еще один шаг ко мне. — Мало?

— Прости, — невнятно бормочу в ответ.

Если он подойдет достаточно близко, чтобы я могла хотя бы протянуть руку…

Мы оба понимаем, чем все закончится.

— Бармаглот, секс — не лучший способ помириться, — пытаюсь быть умной и взрослой.

— Помириться? Помириться, блядь?!

В следующую секунду меня словно сносит стенобитным орудием, приколачивает к стене.

Я даже пошевелиться не могу, потому что одной рукой Марик крепко сжимает пальцы у меня на щеках, а другую, как тиски, держит на бедре.

От него снова пахнет… Да чтоб он сдох, так выносить мне мозг несочетаемыми со шмотками ароматами!

Кожа, пьяный ром, переложенные льдом свежие лаймы.

Под видок а-ля «Дон Карлеоне негодует».

— Скажи мне, Зай, ты в край охуела?! — Это сказано громки шепотом, но у меня реально закладывает уши. — Снова берега потеряла? Правда думаешь, что можно вилять задом перед мужиком, которому ты уже на хер не впала, и он все равно поведется на твои выкрутасы?

— Но ведь… это ты… — Провожу языком по слипшимся от волнения губам.

— Тебе было недостаточно увиденного, чтобы понять — в эти игры я с тобой больше не играю? Или, блядь, заебывает, что мужик может просто так уйти, жить, трахать другую телку и больше не пускать слюни на твою жопу и сиськи?!

Жмурюсь, чувствуя, как от приступа паники в легких заканчивается воздух.

Распахиваю губы, чтобы сделать жадный глоток, но это явно плохая идея, потому что вместе с кислородом глотаю и этот запах, от которого жжет в горле, словно мы и правда… как тогда… когда я становилась перед ним на колени и…

Все это плохо кончится.

— Мне кажется… — Пытаюсь хвататься хотя бы за ту реальность, в которой мы сначала должны поговорить, а уже потом — вот эти игры с тестостероном и предвкушением жесткого секса. — Нам сначала нужно поговорить.

Вместо ответа он чуть сильнее сжимает пальцы на моих щеках, и я непроизвольно становлюсь на цыпочки, чтобы так адски не тянула шея, смотреть на этого великана со своего карликового роста.

Серебряные глаза прищуриваются до размера двух тонких зловещих полос.

— Ну хорошо, Зай, говори.

Это точно издевательство, потому что пока он так близко и пока полностью контролирует мое лицо, максимум, на что я способна — не выпрыгнуть из одежды.

— Хочешь, я тебе помогу? — почти ласково, но это из той оперы, в которой кот будет мурлыкать канарейке перед тем, как сожрать ее со всеми потрохами. — Ты, наверное, хочешь сказать, что все это время пиздец, как скучала. Да?

Да, миллион раз да!

Я киваю.

— И ты поняла, что без меня твоя жизнь стала несколько… пустой и одинокой? — уже вкрадчиво, как будто в самом деле начинает мне верить.

— Да, очень… одинокой, — преодолевая спазм в горле, шепчу в ответ. — Ты… ушел, и не осталось ничего, что делало мою жизнь… настоящей.

Хватка пальцев Бармаглота на моем бедре становится настолько сильной, что я вскрикиваю, уже заранее зная, что там будет синяк, носить который придется не меньше месяца.