Забулдыжная жизнь

Генерал не возражал. Он обрел безмятежность и стал не в меру добродушным.

Через неделю Кронбергер лично встретил Бурыкина, помог снять пальто, чего никогда не делал, и пригласил в гостиную.

— Знаете, доктор, — начал он разговор, усадив гостя в любимое кресло. — До знакомства с вами я смотрел на мир с сарказмом и не видел в нем ничего прекрасного. Сдавалось мне, что все построено на крови и лицемерии. Как же я ошибался! Оказывается, все совсем не так! Или я схожу с ума?

Генерал вопросительно посмотрел на Бурыкина. Тот в свойственной ему манере погладил генерала по руке.

— Ближе к смерти люди сходят с ума именно потому, что на том свете мозги им не пригодятся. Но вам рано об этом думать. Рано! Вижу, вам стало лучше. Во избежание рецидива, необходимо закрепить результат. Это не займет много времени.

Он снова погладил генерала по руке. В этот момент Кронбергеру показалось, что перед ним сидит святой.

— Конечно, конечно! Я вам полностью доверяю! Полностью!

Бурыкин закрыл двери в гостиную, объяснив это вынужденной необходимостью. Усадил генерала на стул и принялся водить руками вокруг его головы. Эльза прильнула к дверям и внимательно слушала, что происходит в комнате. Через полчаса Бурыкин пригласил ее войти. Он будто знал, что женщина стоит за дверью.

— Принесите мыло, помазок и бритву! — распорядился он, проверяя, крепок ли сон генерала. — Да, и распорядитесь на счет прислуги. Лучше всего устройте ей выходные, отпустите к родне. Не должно быть никаких свидетелей!

Без бакенбардов Кронбергер казался моложе. Квадратные усики, сменившие пушистое «коромысло», сделали его неузнаваемым. С помощью Эльзы Барыкин переодел генерала в свою одежду. Благо, они были одной комплекции.

— Вот и все! У меня есть документы на некоего Савву Борисовича Рогозина, ушедшего из дома в прошлом году, да так и не вернувшегося обратно. Отныне им и станет ваш супруг. Конечно, полностью уничтожить память невозможно и какие-то спонтанные отрывки будут всплывать в его мозгах. Но это не столь важно. Самое главное заключается в том, что теперь он сам себя будет ассоциировать только с Саввой Борисовичем и ни с кем иным. Ваш муж теперь другой человек, совершенно другой! Я заблаговременно снял ему квартирку на Васильевском. А там переселим его в другую губернию — для надежности. Вот завещание, — Бурыкин протянул Эльзе бумагу, испещренную каллиграфическим почерком генерала. — У меня есть отличный юрист. Он поможет уладить вопросы наследства. Но дайте обязательство ежемесячно высылать бывшему мужу деньги на жизнь. Я не желаю ему смерти, каким бы человеком он ни был. С вас… — Бурыкин назвал причитающуюся ему сумму.

Ночью генерала тайком вывезли из дома.

III

Савва Борисович потянулся и открыл глаза. Он долго не мог понять, где находится. В голове всплывали и тут же тонули странные эпизоды — то ли из прошлого, то ли из будущего. На столике в изголовье лежала раскрытая книга. «Надо меньше забивать голову всяким бредом!» — успокоил себя Рогозин, присел и свесил с кровати волосатые ноги.

В комнату вошел человек, которого Рогозин где-то видел, но где именно, вспомнить не мог. Кем является незнакомец, Рогозин спрашивать постеснялся — надеялся выяснить все в процессе разговора.

— Проснулись, Савва Борисович?! Вот и славно! Оклемались, стало быть. Что вы так на меня смотрите? Да, я постригся. Неужели не признали? Я же врач. Неделю с вами сижу. Смею доложить, что лихорадку мы победили, с чем вас и поздравляю! Сейчас примем микстуру и попробуем выйти на свежий воздух.

Вот уж месяц как Савва Борисович жил самостоятельно. Деньги ему передавали какие-то дальние родственники, коих он и в глаза не видел. По большому счету это его волновало меньше всего. Не видел и — черт с ними! Главное, чтобы не забывали слать переводы. Рогозин потерял счет дням. Как в тумане, бродил по родным и в то же время чужим улицам, сызнова знакомился с городом, в котором прожил большую часть жизни. С любопытством смотрел на автомобили и пролетки извозчиков. Он решил ничему не удивляться: «Не дай бог, сочтут за сумасшедшего!» — говорил он себе и снова удивлялся. Снег вдоль дороги просел и выглядел болезненно-серым. Зима умирала, судорожно цепляясь пальцами из сосулек за карнизы. По тротуару барабанила капель, вот-вот должен тронуться невский лед. Рогозин поправил на голове бобровый «пирожок» и замер возле афишной тумбы — привлек пестрый рекламный плакат. «Большой театр световых картин „Пикадилли“ демонстрирует фильм „Бездна женской души“. Снимать верхнее платье необязательно» — гласила надпись. Савва Борисович кино недолюбливал, считая дьявольской потехой. Однако излишек времени и скука подтолкнули его к кинотеатру.