Забвение

— Хватит, належался, — проворчал он. — Прошло уже пять дней, а толку от этого лежания никакого. — Клей сделал еще один шаг, и она снова попятилась. — Я соскучился по тебе, — не слишком любезно буркнул Слейтер, — и захотел на тебя посмотреть.

— Соскучился, — скрипуче передразнил его один из попугаев.

Он посмотрел на птицу.

— Вот именно.

Этот голос, от которого у нее неизменно учащался пульс, не лгал. Слова вырывались у Слейтера сами собой. Да и говорил он с трудом… Наконец до Хоуп дошел смысл этих слов.

Он скучал по ней. О боже, как колотится сердце!

А затем в голову Хоуп пришла другая мысль, радостная и ошеломляющая. Он встал и теперь может когда угодно прийти к ней в клинику.

Она никому не говорила о нем из страха дать повод для новых сплетен. Что бы сказала Келли при виде разгуливающего по дому незнакомого мужчины? Может, и ничего, учитывая ее хладнокровие, но глаза у нее наверняка полезли бы на лоб.

— Тебе стало скучно, — сказала она, боясь верить, что Клейтон скучал именно по ней. Боясь и в то же время надеясь.

— Нет, не скучно. Ты же все понимаешь, по глазам вижу.

Хоуп оперлась о раковину и вцепилась в нее, чтобы не упасть. Надо же… у нее подгибались колени.

— Кажется, тебе немного полегчало. Тогда я… сварю тебе суп.

Брови Клейтона сошлись на переносице. Он нахмурился и что-то сердито проворчал.

— Да, суп, — быстро сказала она, довольная, что нашла себе занятие.

В ту же секунду Клейтон оказался рядом. Сильные руки заключили бедра Хоуп в клетку и всей своей мощью он навис над ней как башня.

— Никакого супа, Хоуп…

— Никакого супа, Хоуп! — заверещали птицы, повторяя слова, которые она не успела услышать. — Никакого супа, Хоуп! Никакого супа, Хоуп!

— Чертовы отродья, — буркнул Слейтер и прижал ее к себе так, что они стали одним целым.

Ей не хватало воздуха.

— Тогда сандвич, — едва вымолвила она.

— Перестань. Я не голоден.

— Что? — пискнула Хоуп.

Он бросил на нее насмешливый взгляд и повторил:

— Отгадай с трех раз. Я голоден, но еда тут ни при чем.

Птицы громко заверещали. Сердце Хоуп дало сбой.

От его близости темнело в глазах… и все же ей мучительно хотелось, чтобы это сильное тело продолжало и продолжало прижиматься к ней.

— О’кей, — с тревогой в голосе быстро сказала Хоуп. — Если ты не голоден, я дам тебе обезболивающее. Только…

— Хватит с меня лекарств, — сердито отрезал он, глядя на Хоуп сквозь ресницы, длине которых позавидовала бы любая женщина. — И материнской опеки тоже.

Значит, он продолжает дуться. Потому что она отказывается спать с ним. Вернее не позволяет ему спать с ней. О господи… Но, глядя на его жилистое, все еще покрытое синяками тело, она чувствовала, что поступает правильно. Тем более что он едва держится на ногах. Ничего себе, обиженный младенец. Красивый, но несколько крупноватый. Все это было бы смешно… Если бы он не был так темпераментен, так опасен… и так ослепительно красив.

— О’кей, значит, ты не хочешь, чтобы я тебя лечила.

— И опекала тоже, — напомнил он, вперив в Хоуп алчный взгляд. У нее пересохло во рту.

— Ты хочешь…

— Тебя, — хрипло сказал Клейтон. — Я хочу тебя. — Он наклонился, припал губами к ее шее, прихватил зубами кусочек кожи и слегка потянул.

Дрожь пронзила ее с головы до ног.

— О боже… — прошептала Хоуп и оперлась о руки Клея, чтобы не упасть. Земля уходила у нее из-под ног. А когда Клейтон проделал это еще раз, она услышала свой тихий стон.

— О боже, — фальцетом выкрикнул попугай.

И Хоуп волей-неволей пришлось повторить его слова.

Она кожей ощутила, что Клей улыбается.

— Правильно, доктор Бродерик. — Неторопливо поддразнил ее Клейтон.

По спине Хоуп побежали мурашки, в животе похолодело, когда его руки скользнули на ее талию. Он рассматривал ее так внимательно, так медленно и тщательно, что Хоуп, на которой поверх скромного платьица был такой же скромный медицинский халат, почувствовала себя замухрышкой.

Но в его глазах читалось не разочарование. Они горели желанием.

— Ты прекрасна, — просто сказал он. — Но на тебе слишком много одежды. — С этими обескураживающими словами Клейтон расстегнул белый халат, снял его с Хоуп и бросил на пол.

Одна из птиц испустила долгий мелодичный свист. Такой же долгой была загадочная улыбка, появившаяся на губах Клейтона.

— Напомни мне накрыть клетку полотенцем, когда мы займемся любовью.

— Полотенцем… — И тут дошло. — Ох!

Он улыбнулся.

— Вот именно.

Ошеломленная Хоуп, потупившись, уставилась на свои ноги. Сердце стучало так громко, что она не слышала ничего, кроме этих ударов.

— Кажется, ты чувствуешь себя значительно лучше, чем я думала, — пробормотала она, потрясенная силой собственных эмоций, и Слейтер, поняв ее состояние, негромко рассмеялся.

Как ни странно, прикосновение его колыхавшейся от смеха груди подействовало на Хоуп успокаивающе. Перед ней стоял тот же милый, добрый человек, за которым она ухаживала все эти дни, и он был так доволен и счастлив, что Хоуп не могла не ответить на его улыбку.