Забвение (СИ)

Все волосы дыбом встали на моей голове. Теперь обоюдная симпатия так называется? Компромиссом? Единственное чего я совсем не понимаю – это то, что я здесь делаю? Какого черта меня вырвали из моего мира, если и без меня здесь отличная идиллия? Какие есть шансы того, что завтра он с таким же успехом сможет не забыть меня, как сумел выдумать? Никаких, вот именно. И Люси тут на подходе. Только слепой, либо сумасшедший в выборе между мной и Люси, выберет меня. Лефрой сумасшедшей, его выбор оправдывает его помешательство.

- Где ты говоришь твоя мастерская? – выдавливаю из себя я.

- Мы не договорили.

Глава 3.

Естественным освещением в комнате было большое окно, что выходило на задний двор. Прекрасная лужайка виднелась за окном. Так как мастерская находилась в теневой стороне, видно было мало что.

Нащупав включатель света, щелкаю им. Комнату заливает яркий свет. Стены белые, заляпанные в некоторых местах красками. Пол тоже выкрашен в белый цвет. Рядами картины в деревянных рамках лежат на полу. Некоторые висят на стенах, другие на маленьких мольбертах, третьи валяются на полу, закатанные в рулоны. Картины очень красивые. Почти на всех изображено небо. Вот на одной темные, серые тучи, на второй вид из окна на голубое, безоблачное небо. Есть и ночное, где все полотно усыпано яркими звездами. Их много. Некоторые картины повторяют заданную тематику. Особенно дождливый, серый закат. Это тему я замечаю во многих картинах.

Одна незаконченная картина тут же попадается взору, привлекая своей таинственностью и красотой. Синяя, небесная гладь, а в ней высоко летают две черные птицы. Не смотря, что работа над этой картиной не завершена, она уже завораживает и приковывает к себе взгляд.

Мое внимание привлекают стопка картин, что лежат в самом дальнем углу возле большого мольберта. Мольберт, как и картины, накрыты белой простыней. Интересно, что там такого изображено, что они скрыты? «Наверное, обнаженная Люси» - хихикает мое злобное подсознание. От такой перспективы завтрак подкатывает к горлу.

Любопытство и здесь берет надо мной вверх. Уверено шагаю в этот угол комнаты.

Даже если, на них изображена голая Люси, тем даже лучше. Тогда я сразу же уберусь со своей ревностью отсюда.

- Можно войти? – выглядывает из-за двери голова Лефроя.

- Твоя же мастерская. Конечно, - отвечаю я.

На самом деле, мне не очень хочется видеть его реакцию, когда я буду лицезреть картины, что скрыты от глаз белым полотном.

- Что делаешь?

- Смотрю на твои картины. Безупречная работа.

- Спасибо.

- А что на тех картинах? – не удержавшись, спрашиваю я, тыкая пальцем в угол комнаты.

- А ты сама как думаешь? – спрашивает он, складывая руки на груди.

- Ты, правда, хочешь знать? – недоверчиво выгибаю бровь.

- Поверь, очень.

- Ну, мое подсознание предполагает, что там изображена обнаженная Люси. Я же думаю, что там могут быть изображены ее великолепные блюда, - морщу нос.

Челюсть Лефроя отвисает, а большие глаза становятся еще больше от моих предположений, я полагаю.

- Ты, в самом деле, так считаешь? – обиженно спрашивает он.

Его глаза темнеют. Это плохо. Неужели, я угадала?

- Я угадала? – озвучиваю свой мысленный вопрос.

- Посмотри сама, - раздражено бросает он.

О, хорошо. Я согласна. Сейчас я разоблачу твое вранье.

- Окей.

Пересекаю маленькое расстояние, что разделяет меня и эти загадочные картины. Нагибаюсь и срываю белую простыню с них. От резкости моих движений картины плюхаются на пол одна за другой с оглушительным звуком.

Колени подкашиваются, а дыхание обрывается, когда я не нахожу на этих картинах не прекрасных блюд Люси, ни саму Люси. На них я. Всюду. Откуда?

На самой первой картине, что ближе всех лежала ко мне, изображена моя довольная гримаса. Волосы собраны в высокий пучок, но некоторые пряди падают на лицо. Я смотрю куда-то, при этом с довольной улыбкой на лице. Вторая картина, что лежала за этой, передавала мой образ, когда я бываю чем-то недовольна. Волосы в беспорядке, губы поджаты, ямочки на щеках, а глаза обращены к небу. Третья вырисовывала мое красное, заплаканное лицо, при этом заломив запястье, я пытаюсь утереть слезы. На четвертой мое сонливое лицо с надутыми губами. На всех картинах я нарисована по пояс. Откуда? Как он смог меня нарисовать так точно? Ведь мы никогда не встречались с ним раньше. Это безумие. У меня нет даже таких снимков, чтобы он мог срисовать их оттуда.

Голова идет кругом, а уши закладывает, словно я нахожусь под водой. Сглотнув, делаю шаг назад и срываю простыню с большого мольберта. На большой картине снова изображена я, только по плечи. Густые, черные, кудрявые локоны обрамляют белоснежное лицо. Подбородок приподнят, черные, большие глаза, обрамленные густыми ресницами, широко распахнуты. В общем, лицо спокойное, умиротворенное. И эта единственная картина, где мои глаза обращены в, так называемый, объектив.