Читаем Забвению не подлежит полностью

После освобождения Красной Армией территории, где действовал этот партизанский отряд, для Розенбергаса начался тернистый путь в литовскую дивизию. И когда наконец уже здесь, в Горьковской области, оперуполномоченный Особого отдела, обслуживавший карантин, спросил его, кто все же может удостоверить, что он действительно попал в плен, будучи раненным, Розенбергас в сердцах ответил:

— Это может подтвердить лишь один человек — Яцовскис, если только он сам вырвался из того пекла. Он спас меня тогда!

Уже будучи в плену, Розенбергас все время не переставал, про себя твердить: «Никогда нельзя терять надежду!» Эти напутственные слова я повторил Розенбергасу при прощании, в окружении у Великих Лук. И светлая, немеркнущая надежда сберегла нас, помогла выжить и снова встать в строй.

Никогда нельзя терять надежду — только так!


Совещание у начальника длилось уже более двух часов, а к единому мнению никак не могли прийти. Сигнал уж больно серьезный, однако налицо всего лишь показания одного-единственного свидетеля — красноармейца Юозаса Летувнинкаса. Он сообщил, что под личиной красноармейца 167-го стрелкового полка замаскировался бывший сверхсрочник старший унтер-офицер литовской армии летчик П. Игнатайтис, которого гитлеровцы в начале войны переправили в наш тыл со шпионским заданием. В дивизии он очень осторожно подстрекает военнослужащих к измене Родине — переходу на сторону врага после прибытия на фронт.

Не верить этому свидетелю не было оснований — характеристика на Ю. Летувнинкаса была безупречна. Большинство мнений склонялось к тому, что Игнатайтиса необходимо немедленно задержать, допросить, разоблачить на очной ставке.

Чебялис был более осторожен:

— Надо действовать как в шахматной игре — предусмотреть два, три, а то и четыре хода вперед. Что будем делать, если очная ставка окажется безрезультатной? Не признается, и все! Придется освобождать! А он возьмет да и сбежит! Рискованно!

С Чебялисом согласились и решили дать оперативному составу отдела срочное задание — выявить в полках лиц, служивших в период буржуазной власти в военно-воздушных силах литовской армии. Уже на следующий день в отдел был вызван лейтенант — командир взвода автороты дивизии. Он был бледен и заметно волновался.

— Желаете ли вы сделать какое-либо заявление Особому отделу НКВД?

Мне показалось, что лейтенант слишком долго думает над ответом, но я его не торопил. Наконец он сказал:

— До начала войны я в Вильнюсе работал в милиции, в уголовном розыске. Все, что мне известно, расскажу!

Он сделал небольшую паузу, глубоко вздохнул и продолжал:

— До 1940 года я служил сверхсрочником в звании унтер-офицера в военной авиации Литвы, В той же эскадрилье, где я был авиамехаником, летчиком служил Игнатайтис…

…Механик и летчик встретились осенью 1941 года в организованном вблизи города Горький временном лагере для эвакуировавшихся работников милиции. Там Игнатайтис поведал своему бывшему сослуживцу об обстоятельствах своего перехода на службу к гитлеровцам.

Арестованный Игнатайтис после предъявления ему мной неопровержимых улик перестал лгать и вынужден был сознаться:

— Да, я нарушил присягу, перешел на сторону врага!

Летом 1940 года после свержения фашистской власти в литовской Народной армии происходила чистка от реакционных элементов. Игнатайтиса, ярого буржуазного националиста, тогда также уволили из военных авиационных частей. Однако, как это ни странно, его, не пригодного по политическим мотивам к службе в государственных учреждениях, приняли в городе Укмерге в создаваемую народную милицию…

После нападения гитлеровской Германии на Советский Союз отряд укмергской милиции эвакуировался в глубь страны, но Игнатайтис остался в оккупированном немцами городе.

На вопрос: при каких обстоятельствах ему удалось остаться на территории, оккупированной противником, подследственный пояснил:

— Проще простого: как только узнал, что будем отступать на восток, отпросился домой якобы за одеждой и деньгами, а в действительности укрылся на близлежащем хуторе.

Игнатайтис после прихода фашистов незамедлительно явился в Укмергскую военную комендатуру и предложил свои услуги. Гитлеровцы по достоинству оценили усердие предателя и тут же предложили ему заняться ремонтом двух оставшихся на одном из аэродромов неисправных разведывательных самолетов дальнего действия «Анбо-41», системы литовского авиаконструктора А. Густайтиса, находившихся на вооружении литовской армии. Ремонт одного из самолетов оказался несложным, и вскоре фашисты поручили Игнатайтису совершить на нем разведывательный полет в район железнодорожных станций Валдай и Бологое. Игнатайтис летел на задание в форме и с документами военнослужащего немецкой армии, однако в кабину предусмотрительно захватил гражданскую одежду. Гитлеровцы его проинструктировали — если он окажется в тылу Красной Армии, ему следует несколько дней скрываться в лесу, пока не придут «свои»…

Перейти на страницу:

Все книги серии Военные мемуары

На ратных дорогах
На ратных дорогах

Без малого три тысячи дней провел Василий Леонтьевич Абрамов на фронтах. Он участвовал в трех войнах — империалистической, гражданской и Великой Отечественной. Его воспоминания — правдивый рассказ о виденном и пережитом. Значительная часть книги посвящена рассказам о малоизвестных событиях 1941–1943 годов. В начале Великой Отечественной войны командир 184-й дивизии В. Л. Абрамов принимал участие в боях за Крым, а потом по горным дорогам пробивался в Севастополь. С интересом читаются рассказы о встречах с фашистскими егерями на Кавказе, в частности о бое за Марухский перевал. Последние главы переносят читателя на Воронежский фронт. Там автор, командир корпуса, участвует в Курской битве. Свои воспоминания он доводит до дней выхода советских войск на правый берег Днепра.

Василий Леонтьевич Абрамов

Биографии и Мемуары / Документальное
Крылатые танки
Крылатые танки

Наши воины горделиво называли самолёт Ил-2 «крылатым танком». Враги, испытывавшие ужас при появлении советских штурмовиков, окрестили их «чёрной смертью». Вот на этих грозных машинах и сражались с немецко-фашистскими захватчиками авиаторы 335-й Витебской орденов Ленина, Красного Знамени и Суворова 2-й степени штурмовой авиационной дивизии. Об их ярких подвигах рассказывает в своих воспоминаниях командир прославленного соединения генерал-лейтенант авиации С. С. Александров. Воскрешая суровые будни минувшей войны, показывая истоки массового героизма лётчиков, воздушных стрелков, инженеров, техников и младших авиаспециалистов, автор всюду на первый план выдвигает патриотизм советских людей, их беззаветную верность Родине, Коммунистической партии. Его книга рассчитана на широкий круг читателей; особый интерес представляет она для молодёжи.// Лит. запись Ю. П. Грачёва.

Сергей Сергеевич Александров

Биографии и Мемуары / Проза / Проза о войне / Военная проза / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное