Забвению неподвластно

Она настолько привыкла к картинам Дункана и так ревновала ко времени, проводимому им в студии в годы их совместной жизни, что приобрела иммунитет к его таланту. Теперь, когда она увидела искусство Дункана во всем великолепии, ее собственные достижения в новом для нее мире показались абсолютно незначительными, а поиски самой себя вообще ничтожными.

Она переходила от картины к картине, и они захватили ее настолько, что толпа и музейные стены отдалились, перестали существовать. Меган почти видела солнечные лучи, проникающие в студию, ощущала в воздухе запах скипидара. Лишь благодаря постоянному бормотанию Гарри, читающего выдержки из каталога почти ей в ухо, она продолжала ощущать современную реальность.

Меган узнала большинство картин, даже те, которые Дункан завершил до свадьбы. Она видела их в галерее Дэвида Макса, либо на ранчо Сиело. Все они, за редким исключением, были датированы периодом до мая 1929 года. Она спросила себя: почему бы это? Не бросил ли Дункан писать после ее исчезновения?

Непохоже. Он жил для того, чтобы рисовать, и рисовал для того, чтобы жить. Такая маленькая незадача, как ее таинственное исчезновение, вряд ли могла заставить его отказаться от работы.

По мере того как она и Гарри приближались к концу выставки, Меган подумала, что все-таки смогла примириться со странным ощущением одновременного присутствия на ранчо Сиело и на посмертной выставке Дункана. Ничто не подготовило ее к той неожиданности, которая последовала вскоре. В последнем зале висели всего два портрета. Слева — ее собственный, написанный Дунканом после их медового месяца.

Другой портрет мог бы быть написан с нее десятью годами позже, но она сразу увидела тонкие отличия, не имевшие никакого отношения к возрасту. Ясный спокойный взгляд, чуть иные формы тела… Они принадлежали Джейд Ховард. Меган больше было не нужно ничего предполагать.

Они все-таки действительно поменялись местами.

Гарри чувствовал себя в положении классически одураченного зрителя, попавшегося на трюк, излюбленный комическими актерами, — с двойниками. У него отвалилась челюсть, а глаза перебегали с Меган на портреты и обратно.

— Что за черт! — воскликнул он, привлекши к себе неодобрительные взгляды. — Какая дьявольщина здесь происходит?

— Ничего не понимаю, — ответила беспокойно Меган.

Гарри отодвинулся, чтобы получше рассмотреть портреты, затем сверился с каталогом и покрылся холодным потом.

— Здесь сказано, что это неподписанные портреты жены художника. И знаешь ли ты, как ее имя?

— Не имею ни малейшего представления!

— Меган! Ее зовут Меган! Довольно странно, не так ли? — Он ощущал неуверенность, растерянность и надвигающуюся ярость. Все это ему очень не нравилось.

— На что это ты намекаешь?

— Думаю, ты меня обманула.

— Каким образом?

Она скрестила руки на груди защитным жестом и старалась не встречаться с ним взглядом. Если он хоть что-то понимал в языке тела, ей наверняка было, что прятать от него.

— Ты знала об этих картинах, а?

— Не будь глупым. Посещение выставки — твоя идея. Я-то как раз собиралась побыть дома!

Он продолжал смотреть на нее.

— Тогда чем ты объяснишь полное сходство между вами? И имя — Меган? Ты наверняка знакома с Карлислом! — Теперь он говорил на повышенных тонах, но не собирался контролировать свой голос.

Он еще раз посмотрел на портреты. Две версии Меган — одна молодая, а другая так ему знакомая — безмятежно глядели на него из рам, делая из него посмешище. Один из портретов был написан в 1919-м, а другой — в 1930 году.

Значение дат внезапно поразило его расстроенный мозг. Шестьдесят, семьдесят лет прошло с тех пор, как Карлисл завершил эти холсты. Его жена сейчас или очень старая, или вообще покойница. Он попытался рассмеяться, но не смог.

— Может быть, пойдем отсюда? — В голосе Меган звучали успокаивающие нотки.

Гарри заметил, что она отодвинулась от него на несколько футов.

— Да, я видел достаточно, — ответил он, испытывая неприятное стеснение в груди. — Более чем достаточно! Покупать картины Карлисла на аукционе? Нет уж, дудки!

Он хотел расспросить Меган. Нет, он хотел ее «поджарить», подвергнуть перекрестному допросу. Она просто обязана была знать Карлисла — и в то же время у нее не было на это ни единого шанса. Что это он сам говорил перед выставкой насчет Сумеречного пояса?

Когда они возвращались из музея, в салоне его «мазаратти» царила необычная тишина. Он не мог удержаться и периодически бросал на Меган испытующие взгляды. Никаких сомнений. Она выглядела точно так же, как женщина на портретах. Или это самое невероятное совпадение, или…

Что «или»?

— Я понимаю, что тебя беспокоят эти картины, — сказала Меган в тот момент, когда ему показалось, что он больше не выдержит гнетущего молчания. — Меня они тоже беспокоят. Но я ничего не могу объяснить. Поверь, если бы могла, то сделала бы это.

В ее голосе он расслышал такую печаль, что, несмотря на собственные переживания, обнял ее свободной рукой за талию и привлек к себе.

Она тяжело вздохнула:

— У меня нет никакого настроения ехать в ресторан. Ты не возражаешь, если мы просто поедем ко мне домой?