Забыть адмирала!

По моему письму вы оба почувствуете, что не все в порядке, но не переживайте, поскольку все будет хорошо прежде, чем оно достигнет вас; да, я был ранен в последнем нападении, которое мы предприняли на Петропавловск. Мы высадили морских пехотинцев и "синие куртки" - фатальная ошибка, потому что джеки148 не умеют воевать в кустах, впрочем, я опишу вам все по порядку. 28 августа адмиралы пошли на "Virago" на рекогносцировку позиций неприятеля - они обнаружили фрегат внутри гавани; длинную 11-пушечную батарею на косе, прикрывающую вход и поддерживающую огонь фрегата с фланга, а еще батарею на мысе Шахова, если входить - налево от гавани, пять тяжелых орудий. Имелась также трехпушечная батарея на отвесном берегу справа, еще одна, пятипушечная, на длинном "седле" между двумя холмами, прикрытая другой батареей из пяти пушек с другой стороны гавани. Эта последняя также прикрывала и фрегат, который оказался нашей старой знакомой, "Авророй". Самой левой была установлена батарея в виде полумесяца на пять пушек, и другая такая же была в ведущей к городу лощине, она прикрывала дорогу, идущую от предыдущей батареи. Эта дорога шла между озером и высоким холмом. Позади города холмы поднимаются высоко вверх, так что, если вы можете представить все это, вы кое-что поймете относительно сил и положения Петропавловска. Однако, я забыл упомянуть, что у "Авроры" были пушки обращенного к морю борта, всего 22, у корвета "Двина" - тоже. С другого борта "Авроры" они были, конечно, сняты и установлены на берегу (это видно по числу батарей, которые они умудрились поставить) с тех пор, как мы видели ее в Кальяо. Я прилагаю маленькую карту места.

Вся эскадра вошла в Авачинскую губу (главную бухту, внутри которой находится Петропавловск) 29 августа, "President" шел первым. Мы прошли узким проливом на линию боя, покуда не оказались напротив маленькой гавани Петропавловска, где и встали на якорь вне пушечного обстрела. Береговые батареи дали несколько выстрелов, но всякий раз с недолетом. "Virago" стояла немного ближе других и выстрелила одной или двумя разрывными бомбами по батарее. Вскоре она тоже встала на якорь вне радиуса их стрельбы. А теперь я должен сказать о наиболее ужасном и беспрецедентном событии, свидетелем которого я когда-либо являлся или вообще слышал.

Рано утром следующего дня, когда мы все уже готовились к бою, наш адмирал отправился на борт "La Forte" переговорить напоследок с французским адмиралом относительно плана атаки. Он вернулся на борт в весьма приподнятом настроении, и после исследования батарей через свою подзорную трубу спустился вниз. Я был в одной из подвесных коек, откуда удобно наблюдать работы на рангоуте, прочищая стволы моих "бульдогов" (поскольку таковы мои обязанности) - как услышал внизу что-то похожее на хлопок ружейного выстрела, словно кто-то проверяет свое оружие перед применением. В следующий миг наверх выскочил командир и сказал: "Адмирал застрелился, ради Бога, сохраните в тайне от людей, если можете". Но это было бесполезно - переборок не было, и вскоре в квортер-галерее собралась толпа. Он застрелился из одного из своих собственных пистолетов. Немедленно послали за французским адмиралом и сэром Фредериком Николсоном с "Pique" (теперь он - наш старший офицер, пока мы не встретим кэптена Фредерика и "Amphitrite"), а затем, к всеобщему ужасу и изумлению, наш адмирал сказал: "...я совершил великое преступление; я надеюсь, Бог простит меня..." Конечно, каждый подумал, что он сделал это случайно при заряжании своих пистолетов. Вы не можете представить, какую сенсацию эта новость произвела на эскадре, которая только что собиралась в бой; фактически "Pique" был ошвартован лагом к пароходу, и якорь его был поднят. "La Forte" должен был ошвартоваться к другому борту парохода, а мы - на буксир за кормой, и тут человек, от приказов и распоряжений которого зависит каждый, идет и кончает с собой перед всей французской эскадрой - не только совершая огромный грех, но и позоря свой собственный флаг, свой корабль и эскадру, бросая тень на весь британский военно-морской флот. Он был в сознании около двух с половиной часов (а все произошло примерно в час дня), и в течение этого времени он постоянно говорил о своей жене и сестрах. Он сказал, что мысль о вовлечении в бой стольких многих храбрых подчиненных, когда его ошибка может разрушить все, заставила его совершать этот акт, но он чувствовал адские мучения за то, что сделал. Он умер примерно в 4 часа пополудни, получив Святое Причастие.