Забыть адмирала!

- Хорошо, хорошо. Я согласен с вами. Договоримся пока считать это несчастным случаем. Время покажет. Вернёмся же к плану. Вы поступили совершенно правильно, что не стали перебивать французов и вносить свои предложения. При имеемом раскладе, как мне представляется, французы сами предпочли отказаться от ведущей роли в сражении. Соответственно - и лавры не им. Вы понимаете, о чём я?

- Понимаю, - слегка остывая, сказал кэптен Барридж, для которого позиция Николсона была, увы, не нова. - А потом?

- А потом всё зависит от того, как мы составим официальные...

И кэптен Николсон осёкся, потому что к ним подошли де Ла Грандье и де Розенкурт.

- Чудесный вечер, не правда ли? - сказал де Ла Грандье по-английски.

- О, вне всякого сомнения, мсье капитэн де вайссо!79 - радушно ответил Николсон, но глаза его оставались холодными и колючими.

- Красота здешних мест совершенно не располагает к ведению боевых действий, - заметил де Розенкурт.

- К сожалению, нам придется её нарушить, - металлическим тоном сказал Николсон. - Сейчас, простите, не до патетики. Английские моряки, к примеру, излишнюю утончённость чувств обычно оставляют дома, потому и славятся своими победами, в отличие, скажем, от испанских. Да и некоторых других.

Это был открытый укол, причём грубый и неуклюжий. Французские капитаны еле заметно переглянулись. Де Ла Грандье всё же нашёл в себе силы дружески улыбнуться:

- Завтрашний день покажет, на что мы все годны. До встречи в Петропавловске! - и он протянул руку Барриджу. - Бедняга Прайс! Мне очень жаль вашего, точнее - нашего адмирала.

Барридж пожал протянутую крепкую ладонь, попрощался и с де Розенкуртом. Николсон также был вынужден ответить на рукопожатие и, коль скоро французские капитаны говорили по-английски, сказать им "au revoir"80. Французы направились к своим шлюпкам. Кэптен Николсон уничтожающе посмотрел им вслед.

- Вот вам, пожалуйста. Что, прикажете их под фалды целовать? Идёмте, мистер Барридж. Я не могу похвастать, что чувствую себя превосходно, покуда стою на палубе французского фрегата. А их контр-адмирал Де Пуант, между нами, просто безвольная сопля. Если мы хотим чего-то добиться на театре военных действий, диктовать должны мы, - Николсон сделал ударение на слове "мы", - поймите это, наконец. Мы, а никак не наоборот. С такими партнёрами по делу, как эти французы, не стоит церемониться, и я не собираюсь.

Кэптен Николсон придвинулся к Барриджу почти вплотную, так, что тот смог уловить тонкий запах дорогого французского одеколона, пронзил его ледяным взглядом и добавил чуть слышно, чётко разделяя слова:

- Смею вас в этом заверить, мистер Барридж.

Первые звёздочки уже поблескивали на быстро темнеющем синем небе.

* * *

Капеллан Хьюм в двадцатый раз обмакнул перо в чернильницу и в двадцатый раз отложил его сторону. Письмо домой не получалось. Начатое утром и отложенное в связи с известными событиями, оно совершенно потеряло своё первоначальное содержание и, разумеется, задуманный стиль. Закончив описывать свои впечатления о Сэндвичевых островах, капеллан совершенно растерялся и никак не мог перейти к Камчатке и Петропавловску.

Когда пишешь письмо домой, совсем неплохо мысленно представлять себе своих родных - всех тех, кому адресуются эти скупые, ёмкие и полные живого тепла строки. Но сейчас вместо них перед глазами капеллана одно за другим проплывали лица погибших моряков, которых ему когда-либо довелось отпеть за свою долгую службу в Королевском флоте, проводить туда, откуда простым людям возврата нет. Одни были сражены ядрами и пулями, иные - отточенной сталью; кое-кого скосила цинга и Жёлтый Джек81. Были насмерть покалеченные и упавшие за борт, был упрямый матрос-шотландец, уличённый в воровстве и засечённый кошками82 до смерти - ни слова не проронил, пока били. Как-то раз двое молодых парней на Багамах отравились какой-то мерзкой голубоватой рыбой, которую они втихаря поджарили в душном кубрике, после чего без промедления отправились к праотцам. А старый помощник боцмана Джекобс по кличке Филин...

Хьюм вспомнил, как читал поминальную молитву боцманской шляпе и холщовому мешку с нехитрыми моряцкими пожитками - всему, что осталось от седого морского волка. Уж какой был боцман! Где только не плавал, чего только не видал - от северных моржей до южных пингвинов. Никто не знал столько занимательных историй, сколько знал он. Никто не мог завязать такие хитроумные узлы, какие вязались грубыми руками старины Филина. Но чересчур уж сдружился под старость с Огненным Дьяволом, с ромом то есть; как-то напился вдрызг, выполз на палубу покурить, да и сгинул. Конечно, вывалился за борт... кто-то скажет: нелепая смерть. Но нет. Море забрало моряка домой, вот и всё. Побыл с людьми - и ушёл, куда хотел, куда всегда тянуло. А всё равно жалко.