Забыть Палермо

Но уезжать было пора. Не было иного выхода. Положение обострялось, усиливалась полицейская слежка, уличные патрули, участились обыски. И ко всему прочему еще эти жестокие сцены — избиение беременной женщины, которую заставляли назвать имя человека, взорвавшего памятник. Его так и не нашли. Кто это был? Анархист? Или кто-то из сепаратистов, чьи идеи здесь усиленно распространялись? Что за намерение было у этого человека? Действовал ли он в интересах барона де. Д.? Но оказал ему сомнительную услугу. Или же хотел бороться заодно с ним, как утверждала полиция? Впрочем, может быть, сама полиция все это и устроила, чтоб взвалить провокацию на плечи преследуемых людей.

Пора было уезжать. Сколько бы барон де Д. ни уговаривал себя, что еще вернется, это не утешало. К чему иллюзии? Уехать — значило освободиться от тех жестоких, непереносимых, почти убийственных дум, которые стали для него необходимыми, как воздух, которым он дышал. В стенах замка когда-то жила история удивительной любви, этим ему был дорог его сицилийский дом. Уехать — значило расстаться с призраками, бродившими в замке. Аромат прежнего счастья еще был в каждой комнате, и образ женщины, воспоминание о которой еще будило его по ночам, присутствие которой он всегда ощущал, хотя прошло так много лет; и музыка, которой они жили оба, он еще слышал ее, эту музыку, похожую на неукротимое желание. И странным образом было неотделимо от всего этого воспоминание об Антонио, который сумел спасти его от долгих часов бесконечного ожидания, от приступов ненависти, которыми живет поруганная любовь, оскорбленное сердце. Антонио помог ему тогда излечиться.

Но он опасался другого, более страшного, — что потеряет желание вернуться в Сицилию. Он себя знал. Стать безразличным, от всего отрешиться — у него хватило бы воли. Но тогда его ждала пустота. Смирится ли он с ней, сживется ли? Как туманная еще мысль, в нем жила такая боязнь. Он старался не углубляться в мысли об этом, отвлечься, мечтал, что наступит мир, и как знать — может, жизнь станет иной, сильной, яркой, полной ослепительных надежд. Но поверить в это было трудно. На его памяти войны всегда плохо кончались и мир приносил много разочарований. Решающих перемен не происходило. Да, это было именно так. Жестокий разрыв между большими ожиданиями и тем, чего удалось достичь.

В глубокой тревоге барон де Д. размышлял об этом и опасался, что после долгого, может, многолетнего пребывания вдали от родины ему будет тяжело вернуться и жить в Сицилии.

* * *

Дона Фофо трудно было счесть человеком предприимчивым. Он не отличался и сентиментальностью. В нем преобладала некая смесь чувственности и решительности. Этим он был похож на мать. Барон де Д. пробудил в нем глубокую постоянную привязанность, которую вызывает иной раз неразделенное чувство. Фофо знал, что несчастье отца не возместить ничем. Тут и сыновняя любовь беспомощна. Это понимание сблизило обоих, сделало друг другу необходимыми — они были между собой откровенны. Молодой барон жил в стороне от палермского аристократического общества. Он был далек от этого замкнутого, чуждого и туманного для него мира и ничего о нем не знал. Отец казался ему совершенством. Чем меньше он понимал его, тем больше любил. И такого человека преследует полиция. Нужно было спасти старого барона от тирании, наглевшей с каждым днем. Надо было убедить его скорей уехать. Так решил дон Фофо, хотя сама мысль о разлуке расстраивала его до слез и он сам не подозревал, что это будет для него так тяжело. Но что тут поделаешь? Он привязался к отцу, ему были по душе его привычки и вкусы, образ жизни, пусть сам дон Фофо провел свою жизнь в полях, на фермах, любил простых крестьянок. Так уж сложилось. Бывают в человеческой природе такие контрасты.

Несколько недель ушло на разговоры о необходимости отъезда, наконец барон де Д. согласился. К этому времени началась битва в Тунисе, да и само положение барона де Д. в Соланто настолько ухудшилось, что нельзя было терять ни минуты. К счастью, дон Фофо знал, кто ему сможет помочь. В этом смысле он никогда не терялся и тут же предупредил некоторых друзей. «Экспатриироваться без паспорта» или «присоединиться к тем, кто уже отбыл», — в то время часто пользовались подобными выражениями. Дону Фофо стоило только намекнуть. Поняли и его торопливость и его тревогу. Не так уж редко приходилось в те времена срочно выезжать. Прежде всего надо было получить поддержку мафии. Следует упомянуть, что тогда она действовала по указаниям Америки, и там, за океаном, знали все, что происходит в Сицилии.