Забыть Палермо

Мы сидели с Бэбс рядышком в столовой тетушки Рози. Так бывало всегда в дни приемов, когда Бэбс, проснувшись, выбегала сюда, чтобы проверить, все ли готово к вечеру, и приказать, что еще следует сделать. В такие дни она старалась не лениться, не задерживаться в ванной, обойтись без журнальчиков в постели под звуки приятной, легкой музыки. Никаких втираний из индийских растений или экстрактов лилии или водорослей. Отменить косметическую маску. В общем, Бэбс решительно отказывалась от своего воскресного ритуала. Поднявшись пораньше, она шла через лестничную площадку босиком, непричесанная, в длинном кимоно из коричневого шелка, уже с эффектнейшей улыбкой на лице. Эта первая утренняя улыбка была словно генеральная репетиция всех последующих, которыми она будет жаловать своих гостей.

Тетушка Рози уже сидела у своего туалетного столика и была слишком занята собой, чтобы вмешиваться в нашу беседу. Она весьма деятельно участвовала в приемах, которые организовывала Бэбс, и ей надо было подготовиться к вечеру. Миссис Мак-Маннокс сидела у зеркала и громко адресовала сама себе то ободрение, то критическое замечание; она, тихонько посапывая, рылась, разыскивая в бесчисленном ассортименте парфюмерных изделий, тесно стоявших на туалетном столике, то, что считала достойным использовать ради этого исключительного случая. Она довольствовалась тем, что иногда бросала нам через полуоткрытую дверь короткие фразы, не имеющие прямого отношения к нашему разговору, исполненные желания наставлять нас. Фразы эти были похожи на сухой треск пулеметной очереди: «Не могу себе представить, о чем можно говорить в девять часов утра. Нашли время для болтовни! Если ты хочешь иметь хорошую фигуру, Бэбс, а ты ведь хочешь, не трогай тартинки Жанны. Она их даже не подсушивает. Ну и ну… Вы слышите меня, Жанна? Я ведь о вас говорю. Есть хлеб по утрам! А почему тогда не спагетти? В слаборазвитой стране это, конечно, естественно… помогает быть сытыми. Но здесь… Что касается меня, я вообще по утрам но ем. Ни к чему не притрагиваюсь утром».

В ее манере говорить была какая-то смесь уверенности и глупости — особой, свойственной только ей; апломб в соединении с предвзятостью мнений невольно вызывал вопрос о прошлом тетушки Рози. Откуда все это у нее? Случалось ли тетушке Рози вообще болтать что-нибудь легкомысленное, говорить о пустяках?.. Смеялась ли она во времена мистера Мака? (Лишь близким разрешалось пользоваться этим уменьшительным применительно к великому эксперту в том, «чтоб убеждать нужных лиц». Тетушка Рози часто так его называла.) Во времена мистера Мака у нее, конечно, не бывало такой надутости в выражении лица. Но он умер, и ей стало незачем быть нежной, некому улыбаться. С тех пор она заботилась только о Бэбс и никогда не упускала случая заметить, что отныне все ее помыслы отданы племяннице. «Да поймите же, что болтовня утомляет. Кто ж это пьет столько кофе — просто безобразие! Утром три чашки! Ну, моя дорогая Бэбс, если ты будешь так продолжать, я не ручаюсь за цвет твоего лица. Конечно, для Жанны это несущественно. У южных народов, как известно, кожа желтая».

Бэбс у нее под каблуком? Нет, пожалуй, это слишком сильно сказано. Однако когда тетушка находится вблизи, племянница позволяет ей решать и за себя. Она добродушно выносит ее беспокойный нрав, не возражает ей, проявляет большую терпимость. Короткие сухие реплики все еще слышатся из комнаты тетушки Рози. Бэбс едва отвечает. Она уже насторожилась, как кошка, которую гладят против шерсти. А если бы этот голос исчез? Если бы лампы под розовыми абажурами внезапно погасли? Бэбс всего бы лишилась. Ведь тетушка Рози была ее насущным дополнением, гармонически слитым с ней.

Из этих двух голосов я внимала только увлекшему меня рассказу Бэбс о своем детстве. Она надеялась, что оно многое разъяснит, и, конечно, была права. Я представила себе, как поработило ее деспотическое господство тетушки Рози: в тринадцать лет девочка надела панамку скаута, в пятнадцать она уже посещала хорошо известный танцкласс. Она не особенно распространялась о годах, проведенных в колледже, и я мало об этом узнала, зато охотно рассказывала о своих первых дебютах в Нью-Йорке. Несколько лет спустя она уже участвовала в благотворительных затеях в окружении более богатых, чем она, девушек, ее приглашали на те же балы, записывали в те же клубы… «Друзей выгодно иметь богатых. Это наилучший капитал. Бедные, даже самые симпатичные подружки становятся обременительными, особенно если ты преуспеваешь быстрее их». Ох, тетушка Рози! Все эти умудренные опытом рассуждения… Их приходится смиренно принимать.