Забытая армия. Французы в Египте после Бонапарта. 1799-1800

«То недопонимание, которое, как нам сказали, существует между Вашим превосходительством и Ахмад-пашой Джаззаром, заставляет меня опасаться, что письма, отправленные к нему с разными его единоплеменниками, до вас не дошли. <...> в конце концов, я не могу поверить, что Ваше превосходительство способно оставить без ответа предложения, в такой степени затрагивающие интересы Блистательной Порты, как сделанные вам генералом Бонапартом. Высочайшая мудрость Вашего превосходительства и окружающих вас людей слишком хорошо известны, чтобы можно было допустить подобную мысль»{265}.

Едва это письмо ушло, как в тот же день, 7 октября, в Каир прибыл турецкий чиновник Мехмед Рушди-эфенди. Ранее он тоже попал в плен при Абукире, но в июле был отправлен Бонапартом с обращением к великому визирю. Теперь же он доставил ответ на это послание{266}. Письмо Юсуф-паши было выдержано в резком, почти грубом, тоне:

«Весь мир знает и об издавна дружеском отношении Блистательной Порты к Франции, управлявшейся королями, и о ее большом расположении к Французской республике. Но ни для кого также не секрет, что французы, побуждаемые и движимые дурными намерениями, сеют повсюду волнение и беспорядок и делают вещи, никогда прежде не виданные и никакой современной нацией не совершавшиеся. Именно таким образом они неожиданно напали на Египет и захватили эту страну, хотя она и находилась под прямым управлением Блистательной Порты. Удивительно, что после подобного демарша вы можете писать в своем послании, что Французская республика является нашим другом, а врагами Блистательной Порты являются те, кого она считает своими истинными и преданными друзьями»{267}.

Отвергая главный аргумент Бонапарта, что французы пришли воевать с мамлюками, а не с султаном, великий визирь подчеркивал: мамлюки - подданные Порты, и не дело французов вмешиваться в их отношения.

Далее шел длинный перечень угроз, где османский главнокомандующий подробно объяснял, как он далее поступит с французами в Египте. Укомплектовав свою армию «артиллеристами, бомбами и пушками», собрав в Дамаске «бесчисленные, как звезды на небе», рати, он, едва окончится зима и наступит теплое время года, пошлет свои «несущие врагу смерть» войска в Египет. Османский же флот при поддержке английской и русской эскадр атакует с моря Александрию и ее окрестности. «А когда рассеется пыль, ты увидишь, на коне ты или на осле», - в заключение процитировал арабский стих Юсуф-паша{268}.

Подобное заявление выглядело как похвальба военачальника, настолько уверенного в превосходстве своих сил, что даже не считает нужным скрывать от неприятеля свои планы. Однако в данном случае имела место попытка ввести неприятеля в заблуждение и усыпить его бдительность. На деле великий визирь не станет ждать весны и попытается решить вопрос с изгнанием французов из Египта в ближайшие же месяцы. Причем первый удар с моря будет нанесен уже три недели спустя и отнюдь не по Александрии.

Вместе с тем великий визирь оставлял дверь открытой и для мирного решения проблемы, предлагая французам безоговорочную эвакуацию из Египта на турецких кораблях:

«Однако, поскольку вы в своем письме продемонстрировали свою готовность восстановить отношения чистой и искренней дружбы и, похоже,

просите таким образом о безопасности и пропуске, скажите мне, что вы хотите всего лишь спасти свою жизнь, и в таком случае я, в соответствии с законом Мухаммеда, не позволяющим предавать мечу тех, кто просит милости и прощения, позволю вам со всеми находящимися в Египте французами погрузиться на корабли и доставлю вас живыми и здоровыми в порты Франции...»{269}

Обсуждать же на месте вопрос о заключении мира между двумя странами Юсуф-паша отказался, предложив доверить соответствующие переговоры турецкому посланнику в Париже после того, как французы эвакуируются из Египта{270}.

Высокомерный и пренебрежительный тон великого визиря привел Клебера в ярость, хотя и был адресован не ему лично, а его предшественнику. «После этого, - писал он генералу Мену, - надо или отказаться вести разговоры с министрами Блистательной Порты, или покрыть себя бесчестьем, на что ни один человек в армии, конечно же, не согласится»{271}. Отправив перевод письма Юсуф-паши во Францию Директории, Клебер даже предположил в сопроводительной депеше от 11 октября, что письмо визирю «явно продиктовали эмиссары Англии и России»{272}.

Когда утром 11 октября Мехмед Рушди-эфенди поинтересовался у французского главнокомандующего, даст ли тот ответ великому визирю, это вызвало у Клебера взрыв гнева: