Забытая Чечня: страницы из военных блокнотов

На восстановление Грозного были выделены миллиарды и миллиарды, которые так до сих пор и не ясно кому достались. Кончились деньги — даешь Гудермес! — пока и он не превратится во второй Грозный. Снова миллиарды и миллиарды. Но те, кто затеял эту новую операцию (возможно, в школе они получали двойки не только по истории и по военной подготовке, но и по географии), не в курсе, что селение Новогрозненское — не город Грозный и не город Гудермес, для восстановления которого снова откроется денежный мешок.

Просто селение, село, которых так много по всей России.

Перечитав репортаж и написанный спустя две недели комментарий (они для меня — одно целое из 96-го), я не стал в них менять ни одного предложения.

Включая последнюю фразу: «Чтобы Россия выиграла, Россия должна проиграть эту войну», за которую кто-то из жириновцев злобно рыкнул на меня в Госдуме, а кто-то из более спокойных посоветовал не забывать, что сейчас мое слово уже не просто журналистское, а депутатское.

Хотя по сей день не могу отыскать этого различия в самом себе.

Да, в декабре 1995 года я был избран в Госдуму от фракции «Яблоко» и снова пошел в депутатство — только теперь это было уже в Российской Федерации.

То есть второй раз шагнул в одно и то же море.

Хотя нет. И море стало другим, и цвет у него какой-то не такой, и чайки говорят на похожем, но не всегда понятном языке.

Ну ладно… О том, что хотел бы добавить к тому репортажу января 96-го.

Там была не война,
Просто люди стреляли
Друг в друга.

Во-первых, я впервые ехал в Чечню в качестве депутата, члена Комитета по безопасности Госдумы, чтобы увидеться с Масхадовым, с нашими военными и, самое главное, выяснить судьбу наших пленных.

В ту поездку со мной попросились несколько журналистов: Саша Климов из «Эха Москвы», Юра Снегирев из «Известий», Сергей Кешишев из АТВ вместе с оператором и двое коллег из «Нью-Йорк Таймс».

Да, еще один человек слезно умолял его взять, чтобы заснять эти, как он считал, «исторические» приключения.

Назову его — Константин Д.

История нашего знакомства очень занятна.

Ранней весной 91-го года, незадолго до известных событий, он появился у меня дома и несколько часов наговаривал на диктофон историю своей жизни, начиная аж с середины тридцатых, со дня своего рождения. Главное в его биографии — практически с юности он был завербован КГБ в качестве агента, кем оставался и ко времени нашего знакомства. Но самое пикантное заключалось в другом: Константин Д. являлся личным шофером английского посла, притом действующий посол был для него уже седьмым.

История, сами посудите, для журналиста была фантастической, и я сказал Константину, что как только он скажет «можно», я тут же опубликую материал в «ЛГ».

Именно три кассеты с записью этой беседы я взял с собой 19 августа, когда на рассвете мне спешно надо было покинуть дом.

Две статьи были опубликованы в «Литгазете» осенью 91-го.

Когда вышла первая часть нашего диалога, разразился колоссальный скандал, прежде всего в Англии.

Я это почувствовал и сам, когда, приехав в редакцию, застал на пороге своего кабинета целую толпу английских коллег с микрофонами, блокнотами и телекамерами. Тогда же, помню, Питер Прингл из «Индепендент» рассказал мне, что целая толпа журналистов — и не только англичан, американцев, канадцев — приехала в английское посольство на Софийской набережной в надежде встретиться с самим Константином, но дальше ворот никого не пустили: у посольства была выставлена усиленная охрана.

Я волновался: что там с самим Константином, где он? как? Но связаться с ним в тот день не было никакой возможности.

Он позвонил мне сам поздно вечером и рассказал, что его целый день прятали от журналистов в дальних комнатах посольства.

— Посол очень расстроен, — сказал Константин. — Он мне сказал: «Ну был агентом и оставался бы им! Зачем было поднимать скандал вокруг этого!»

Ну а потом, когда вышла вторая часть… Большая пресс-конференция, множество интервью и т. д. и т. п.

Естественно, и судьба Константина резко изменилась. Из посольства ему пришлось уйти. Надо было зарабатывать деньги — он стал снимать на любительскую камеру свадьбы и другие торжественные события. Но его уже захлестнули всякие политические события, и я помню, как он прискакивал ко мне с пугающими предложениями.

Почему я об этом рассказываю? Поймете дальше. А пока вернемся в Чечню, куда впервые я поехал в качестве депутата да еще с целой журналистской оравой, так что приходилось постоянно беспокоиться, как бы ни с кем ничего не случилось.

Помню, попросил Виктора Илюхина (он был председателем Комитета по безопасности) дать мне с собой что-то вроде верительной грамоты от Думы, то есть написать на листе бумаге некий текст, который служил бы нам пропуском на чеченских дорогах. Прежде всего для наших — не для чеченцев. И еще я решил нацепить депутатский значок: это скорее всего был детский, чем взрослый, политический жест.

В Махачкале нас поселили в санатории КГБ, прямо на берегу Каспия, и потянулись томительные дни и часы ожидания.