Сталин определил срок: пять дней на то, чтобы прислать телеграммы с ответом. Возможно, он надеялся, что региональные секретари не успеют или одумаются? В срок никто не уложился; телеграммы шли целый месяц. Секретари
Роберт Эйхе попросил квоту на расстрел 10,8 тысячи человек. Сколько он собирался выслать, не уточнил. Товарищ Н. С. Хрущёв, бывший в то время первым секретарём обкома партии Московской области, просил разрешения: «к расстрелу: кулаков — 2 тысячи, уголовников — 6,5 тысячи, к высылке: кулаков — 5869, уголовников — 26 936». Откуда в Московской области в середине 1937 года, когда борьба с кулачеством давно уже канула в Лету, вдруг объявилась такая прорва кулаков и уголовников? Судя по численности, это те самые крестьяне, с которых совсем недавно, всего только год с небольшим назад, Сталин и Вышинский сняли судимости, и которым вернули избирательные права. Кулаки так и проходили по делам как кулаки, а уголовники — это отбывшие наказание по закону «о трёх колосках».
7 июля состоялась сессия ЦИК СССР.
На третий день работы сессия ЦИК СССР принял решение об альтернативных выборах, и в тот же день было положено начало репрессиям, превратившим это решение в фарс: 10 июля 1937 года Политбюро утвердило первые двенадцать заявок на создание троек. Московская, Куйбышевская, Сталинградская области, Дальневосточный край, Дагестан, Азербайджан, Таджикистан и Белоруссия намеревались подвергнуть репрессиям сто тысяч человек, причём половина приходилась на Московскую область. В образованную здесь тройку вошёл, как положено, первый секретарь обкома партии Н. С. Хрущёв, а рядом с его фамилией и подписью всегда присутствует фамилия и подпись Реденса — начальника управления НКВД по Московской области, родственника Н. Аллилуевой, второй жены Сталина. Сегодня Реденс — в списках жертв сталинского произвола…
А телеграммы продолжали поступать. Больше чем по пять тысяч человек намеревались репрессировать семеро местных лидеров: А. Икрамов (Узбекистан), К. М. Сергеев (Ставрополье), П. П. Постышев (Куйбышевская обл.), Ю. М. Каганович (брат Л. М. Кагановича, Горьковская обл.), И. М. Варейкис (Дальневосточный край), Л. И. Мирзоян (Казахстан), К. В. Рындин (Челябинская обл.). Справедливости ради надо заметить, что были и сравнительно скромные запросы. Так, армяне находили нужным расстрелять 500 человек, Удмуртская ССР — 63, а Молдавская ССР, бывшая в то время в пределах сегодняшнего Приднестровья, — 11 человек.
Глава НКВД Н. И. Ежов округлил цифры и отправил обратно на места. После того как он приложил руку, в Молдавии следовало расстрелять уже 200 человек, зато Эйхе, Хрущёву и другим квоты уменьшили наполовину. В результате итоговая цифра тоже уменьшилась почти наполовину. «Кровавый карлик» Ежов летом 1937 года оказался более мягким человеком, чем великий демократ Хрущёв и в целом среднее партийное руководство!
Если до этого пленума в стране было около 8–10 тысяч политзаключённых, то вскоре после его завершения их число перевалило за полмиллиона. А уж когда структура террора создана, она сама остановиться не может, в соответствии с законами эволюции. Террор нарастал, как лавина; начали поступать «сигналы» о врагах народа от рядовых партийцев и даже беспартийных (так называемое «стукачество»). Месяц за месяцем в Политбюро потоком лились телеграммы с просьбами увеличить лимиты по первой категории (расстрелы) и лимиты по второй категории (высылка за пределы данной территории). Невозможность куда-нибудь выслать, — потому что высылали отовсюду, повела к расширению системы лагерей ГУЛага НКВД.
Естественно, в условиях репрессий было уже не до альтернативных выборов. Да никакой альтернативный (тогда говорили — «параллельный») кандидат и не посмел бы выставлять свою кандидатуру: местная тройка немедленно отправила бы его туда, где выборов не бывает.