— «Это последняя воля и завещание, — торжественно начал читать мистер Коудри, — Джозефа Киллигрю Вила из Фалмута в графстве Корнуолл. Моему брату Перри Вилу, учитывая тот факт, что на протяжении сорока семи лет, начиная со дня рождения, он проявлял непунктуальность во всех своих действиях и поручениях, я завещаю свои золотые часы, а также десять фунтов на их содержание. Моей сестре…»
— Итак, я останусь ни с чем! — воскликнул Перри. Он откинул голову и захохотал в беззлобном негодовании. — Если когда и был старый…
— Перри… — произнесла тётя Мэдж, открывая рот, но не глаза.
— Вернёмся к чтению завещания, — сказала Луиза.
— Хм-м-м… «Моей сестре Луизе… Да. Моей сестре Луизе я завещаю сорок шесть фунтов, десять шиллингов и восемь пенсов, как возврат займа, данного мне тридцать лет назад, плюс проценты, которые набежали к 1905 году, возврат, с которым она мне регулярно надоедала. Моей дорогой сестре я также завещаю некоторые семейные документы, датированные 1690 годом, и семейную Библию, которую, я уверен, она будет использовать чаще, чем я. Моему кузену Питеру Вилу из Перкила оставляю свое фортепиано, издание «Энциклопедии Чамберса» и двенадцать фунтов, по одному на каждого из его двенадцати детей. Если кто-нибудь из детей скончается раньше меня, пусть кузен разделит деньги пропорционально. Моей кузине Полли-Эмме Хиггинс из Монен-Смита я завещаю коттедж и два поля, расположенные поблизости от её деревни. Моей дочери Патриции, принимая во внимание тот факт, что она сочла нужным вступить в брак против моей воли и несмотря на мои угрозы отречься от неё, я оставляю пятьсот фунтов в качестве дара, и более ничего из моего состояния. Моей супруге Мэдж я завещаю всё остальное мое состояние. Сию упомянутую супругу я назначаю единственным распорядителем по моему завещанию, а также отменяю все предыдущие свои завещания… м-м-м… м-м-м… м-м-м…» — голос мистера Коудри постепенно канул где-то в глубине его бороды. Некоторое время он ещё шевелился и шуршал в её зарослях, и наконец смолк.
Адвокат поднял взгляд и вздёрнул брови, словно говоря: «Ну вот, получите. А я снимаю с себя всю ответственность».
Глава пятнадцатая
Энтони растерянно переводил взгляд с одного лица на другое. Как единственный, кого случившееся не касалось, он имел возможность оценить ситуацию. Впрочем, «оценить» — не то слово, он испытывал горячее сочувствие к девушке на диване. Когда адвокат заговорил о ней, Патриция побледнела так, что, казалось, вот-вот соскользнёт на пол в обмороке.
Энтони был возмущён завещанием дяди. Хотя он был недостаточно взрослым, чтобы рассуждать об этической стороне вопроса, он чувствовал горькую несправедливость того, что такие желчные замечания сделаны дядей посмертно, без возможности уточнений или поправок. Никто не вправе разбрасываться такими жестокими обвинениями, оставлять пятно там, где уже не ответить и не удалить. Это был нечестный приём, и особенно из-за беспочвенности обвинений. Ведь Патриция оставила мужа, чтобы ухаживать за отцом, и находилась с ним до последней минуты. И казалось, вражды между ними не было. Ей одной в последние две недели, когда уже слёг, он мог доверять небольшие деловые поручения. И она…
— Какая на этом завещании дата? — спросила Патриция.
— Двенадцатое апреля текущего года.
— Слава Богу! — сказала девушка.
На мгновение Энтони наморщил лоб, а потом вспомнил, что в апреле в отношениях Прокуренного Джо с дочерью случилось некоторое охлаждение из-за судебного дела и в дальнейшем её замужества. Она…
— Я считаю это исключительно возмутительным! — объявила тётя Луиза, вдруг начав стряхивать пушинки со своего кресла. — Исключительно. Никогда не слышала ничего подобного. Постараться оскорбить всех своих кровных родственников, а потом всё оставить жене. Это неправильно. Совершенно несправедливо. — Она резко окинула комнату злобным взглядом. — Не боюсь сказать, что совершенно не удовлетворена!
— Тише, тише, Луиза, — произнёс дядя Перри. После первого всплеска негодования, он, казалось, начинал принимать свою неудачу на обычный философский манер. Всё для Перри было «легко добыто — легко прожито». — Поворачивай на другой курс. Что теперь толку плевать против ветра. Все мы догадывались, что о нас думает Джо, вот теперь, чёрт возьми, и узнали! Недовольство высказано, но что оно против завещания? Я беру часы, ты — семейную Библию. И на этом всё.
— Не уверена, — произнесла сквозь зубы тётя Луиза. — Дело ведь не только во мне, хотя я тоже весьма недовольна. Но Патриция! Посмотри, как он с ней обошёлся!
— Обо мне не тревожьтесь, тётя Луиза, — сказала девушка, взгляд прекрасных глаз потемнел. — Даже будь теперь у меня его деньги, я бы их не коснулась.