Забытая легенда Ольхона

Следователь уехал и увез Дарью Дмитриевну, ругающуюся матом и предрекающую всем гору несчастий и устроенных ею позже проблем. Никита просился поехать с ними, но его никто не услышал, и молодой человек метался сейчас по столовой, как зверь в клетке, не зная, что ему делать. Никто не расходился. Хотя выставленные Алтаном вкусности заполнили стол, но люди, пережив стресс, не могли есть, только тихо пили алкоголь, кто что.

– Ешьте хотя бы омуля, – Алтан, как сердобольная хозяйка, пытался всех накормить, – вот и горячего копчения, вот вяленый, вот пироги с омулем. А это, – он поставил тарелку на центр стола, – это сагудай из омуля по старому рецепту моего деда. Только я так делаю.

– Что такое сагудай? – спросила Вика, было видно, что ей очень нравятся хозяева дома.

– Сагудай – это рыба, а у нас на Байкале – это омуль, конечно, он быстро солится в масле с душистыми травами, какими не скажу, тайна, а то начнешь готовить лучше, чем я, и всё, туристы к тебе поедут, а не ко мне, но пока омуля я готовлю лучше всех. Вообще был на Байкале и не поел омуля, считай, не был.

– Да, – Эндрю вместе с Викой все-таки решили попробовать блюдо, чтоб не обижать хозяина, – омуль для местных – это все. Он местный эндемик – обитает только в Байкале.

– Конечно, – махнул головой Алтан, – потому как такую вкусную рыбу, разрешили духи только здесь кушать, больше нигде. Чтоб ты подумала, – показал он на Вику, – как же хочется мне омуля, поеду к Алтану на Байкал. А это тебе, паря, – он поставил перед Айком большую тарелку с выпечкой, очень похожей на советский хворост, – это боова и сгущенка, как ты любишь.

– Вы почему меня не разбудили, – высказал Тимур Даниилу, проводя рукой по струнам. Петь, видимо, ему не очень хотелось, но гитара снимала неудобство, которое он сейчас чувствовал.

– Ну, во-первых, ты был в стельку, – усмехнулся тот, по-прежнему любуясь своей ногой, которая работала безболезненно, и он, видимо, никак не мог в это поверить, – а во-вторых, тебя очень хорошо стерегли, – на этих словах он посмотрел в сторону надутой Ксюши. Ей крепко досталось от Тимура, и теперь она сидела обиженная, но уходить не спешила, по-прежнему чувствуя инстинктивно угрозу своему счастью.

– В больницу Хужира позвонил, – оповестил всех Алтан, выставляя на стол все новые блюда, – сказали, что с Ванжуром все в порядке, кризис миноват, и возможно, утром его уже отпустят домой, а от новости о том, что Айк дома и в полном порядке, вообще хотел сегодня бежать домой обниматься. Да, паря, – обратился он к Айку, – будем обниматься. Я очень люблю это дело, словно греешься на печке, когда родного человека обнимаешь. Так ведь? – И не дожидаясь ответа, в сотый раз за вечер обнял мальчишку.

– Дай-ка мне гитару, – Даниил Бровик протянул руку и, взглянув на Зину, сказал: – Меня сегодня поразила одна девушка. Сто лет этого не делал, но сейчас тряхну стариной, эту песню посвящаю своей спасительнице.

Сколько девушек мне повстречалось,

Я любил, я дарил цветы.

Но душа словно сопротивлялась,

Потому что они не ты.

Я победы со страстью множил,

Разрушая чужие мечты.

Но душою ни разу не ожил,

Потому что они не ты.

Я пытался в глазах черных, синих

Разглядеть родные черты.

В силуэтах точеных осиных,

Но они все же были не ты.

Я мечтал праведным гневом

Тех, что спрятали тайно тебя,

Уничтожить порывом первым,

Но вдруг понял, что это я.

Снова девушки мне встречаются,

Не люблю, но дарю цветы.

Как же так, всегда получается,

То, что они не ты.

Он пел и смотрел на Зину так, что она просто не смогла не покраснеть. В голове же девушки, которой сейчас посвящали песни, был фарш из обрывочных мыслей, где работа смешалась с личным, и это очень мешало расследованию.

Особое отношение Даниила к Зине заметили все, кто-то, как Эндрю и Вика, просто хитро переглянулись. Марта Виссарионовна и вовсе с удивлением взглянула в сторону Зины, словно только что ее увидела. Влюбленность всегда вызывает улыбку даже у самых серьезных скептиков, она как солнце, которое обязательно растопит даже самый крепкий лед. Ну а Тимур вновь стал опрокидывать в себя один бокал за другим, словно пытался забыться, стереть ее из своей памяти.

В камине потрескивали дрова, красное вино успокаивало, а пение Даниила служило фоном. Всем казалось, что самое страшное закончилось.

– Зина, вы простите меня, – Марта Виссарионовна села рядом с ней и испортила минуту грусти, начав сбивчиво говорить. – У нас с вами как-то сразу контакт не заладился. Вы приняли меня за кого-то другого, а вместо благодарности за спасение я как-то психанула.

– Ерунда, – успокоила женщину Зина и, не в силах заставить себя не видеть в ней мать, даже на секунду зажмурилась, надеясь, может, наваждение пройдет, но оно не отпускало. – Вот, – она достала из кармана джинсов единственное фото родителей, которое Зина теперь носила всегда с собой, – это мои родители.

Женщина взяла фото и, поднеся его близко к лицу, стала рассматривать на нем людей.