Забытая рукопись. Рассказ

— Скажите, может быть, вы знаете, у кого могут быть еще его рукописи?

— Не знаю… Он ведь ушел из нашего семинара к Кузнецову. И у Кузнецова, кажется, недолго продержался. Потом у меня мама заболела, я перешла на заочное, дважды не приезжала на сессию, взяла академический. Так что мы с ним только один год вместе на лекции ходили.

4

С чувством особого душевного подъема вырулил я на центральную улицу Юрьева. Нет, я поехал сюда не напрасно! Девять стихотворений!

Припарковавшись возле исторического центра, долго ходил по высокой набережной Клязьмы, посетил старинные соборы. Все это время девять листков бумаги формата А4, сложенные пополам, лежали у меня во внутреннем кармане куртки. Я боялся читать эти стихи. Вдруг это будет другой Бибиков, не тот, которого я знал?

Надо позвонить Ларисе, спросить, когда написаны эти стихи. Еще девять стихотворений! Стало быть, 49 уже есть у меня… А вдруг они уже были опубликованы?

Я сел на лавочку, чувствуя, как напряженно колотится мое сердце.

Нет, все эти стихи были мне незнакомы. И одновременно с этим ощущением возникло у меня чувство узнавания — никто, кроме Вити Бибикова, не мог написать эти строчки!

Глядел на Кудьму я — на илистое дно,
На водорослей тонкие травинки,
Смотрел многосерийное кино —
Как в гладиаторском кровавом поединке
Столкнулись лето с осенью… Оно
Не новое, но красочны картинки.

Хрустел сентябрь свернувшимся листом —

Сухим и ломким, как твои сосуды,
И лета обветшалого фантом
Напоминал про поцелуй Иуды.

Никак ответить я не мог — к чему

Сижу я здесь, зачем мне это пенье
Кузнечиков, поскольку не пойму
Ни этот мир, ни светопреставленье

И светопреломленье — видит Бог

Меня у речки, сломанную иву,
Цикорий, зверобой, чертополох,
Пырей, полынь, репейник да крапиву

И сломанное старое весло

С намазанной кривою цифрой 9…
Надежды все теченье унесло.
Как быстро все исчезло и прошло!
И что теперь мне с этим миром делать?

Я вспомнил далекий 1978 год, июль, мое первое посещение Юрьева. Тогда тоже возле Успенского собора было много голубей — сизых, белых, бело-сизых. Маленькая, скорченная старушка (почему ее так отчетливо сохранила подростковая память?) бросала голубям хлеб, вымоченный в молоке, делая какие-то странные, почти что ритуальные, движения руками. Я отошел от туристической группы, что-то спросил у нее…

— Голубь — дух святой, — сказала она.

Что-то очень глубоко символичное было в обретении этих стихов здесь.

И, глядя на купола Успенского собора, я подумал о том, что, наверное, это еще только начало моих обретений.

5

Никогда я не мог представить себе, что воспоминания так настойчивы и тяжеловесны. Что была моя настоящая однообразная жизнь с этими занятиями и лекциями, экзаменами и зачетами без того ядра, к которому, казалось, все и притягивалось? Я никогда не воспринимал свое пребывание в университете как работу. Работали каменщики, грузчики, водители автобусов… А я только рассказывал детям о Бунине и Чехове. Честно говоря, я никогда не любил преподавать и чем старше становился, тем больше чувствовал разницу между собой и своими студентами. Они никогда не раздражали меня, я их любил как людей, но я понимал, что они никогда не поймут меня. И вовсе не потому, что они плохие. Просто они были другие. Сам язык великой русской литературы был им чужд, и я вижу, что большинство из них поступили на филфак только потому, что не сильны в точных науках. Эти хорошие, но примитивные, неотесанные девочки-подростки рассчитаны на восприятие исключительно грубых энергий, тонкие эфирные струи, к которым принадлежит настоящая литература, недоступны для них. Я знал, что после моих лекций девочки не становились лучше, не начинали любить изящную словесность. Они оставались такими же, какими были в своих деревнях и райцентрах, со своими папами-мамами, братьями-сестрами. Я был для них странным дяденькой из породы чудом не вымерших мамонтов, со своими, устойчивыми представлениями обо всем.

И вот теперь, миновав сорокалетний рубеж, я впервые почувствовал себя исследователем. Я сам выбрал тему для себя и впервые почувствовал интерес — и научный, и человеческий. Может быть, это случилось потому, что за моим поиском не было ни диссертаций, ни авторефератов, ни кучи никому не нужных бумажек с печатями и подписями… За всем этим была настоящая, живая, не придуманная жизнь.

6