Забытая сказка

У паренька дрогнули колени, от безотчетного страха заныло под ложечкой, и он поспешил прочь.

Из рейсового автобуса вывалилась толпа приезжих, первым делом направившихся в сельпо. Закупив снеди, с шутками и прибаутками незнакомые люди разбредались по улице, сворачивали к покосившимся домам, открывали скрипучие калитки, исчезали в заросших бурьяном садах.

«Они вернуться загодя, до Ивановой ночи. Ужо сегодня…», — всплыли в памяти странные слова бабушки.

Петруша снисходительно хмыкнул:

«Местная туса, будет зажигать в сельском клубе под музыку восьмидесятых. Белые розы. Фу, прошлый век! Это не для меня. Напьюсь чаю, а может чем покрепче не побрезгую и на боковую. Мне бы день простоять, да ночь продержаться. А завтра на станцию и домой, в цивилизацию».

Закатное небо за окнами полыхнуло огненным маревом. Огромными клыками на фоне падающего солнца оскалились вековые ели. Чудной змеей под косогором изогнулась река, несущая золотые воды под сень погружающегося во мрак леса. Скоро-скоро пробьет час ворожбы!

Вот уже погас последний солнечный луч, и чу? Ходики в доме начали тревожный набат.

- Петруша? — с последним ударом в сознание молодого человека проник знакомый шепот.

— Опять!? — парень поперхнулся, допивая последнюю чашку сонного чая. Видно, выдохлись бабкины травки, не забирали.

Улица перед домом ожила. Надрывно разливался баян, то и дело звучал смех, озорное бабское повизгивание, зазывные частушки. Ряженные люди, кто по одиночке, кто парами или небольшими группками проходили мимо, но не в сторону клуба, а за околицу, к реке.

Не обращая внимания на гомон за окном, Петро направился на чердак за чудным настоем.

Стоило ему подняться пару ступенек, как во входную дверь постучали, и раздался голос Маши:

— Петь, ты дома? Выгляни на минуту, у вас тут чертополоха накидано, видимо невидимо, я подойти не могу, почесуха начнется.

Паренек замер на месте, боясь шелохнуться.

«Прикинуться, что не слышу? Спуститься, открыть дверь? Пустить красавицу зеленоглазку в дом? Ага, а потом явится ее странный братец и наваляет мне по первое число!»

— Послушай, я одна, Ванька на реку пошел. Он главный костровой сегодня, там дел по горло. Нам никто не помешает… хм, поболтать.

Любопытный дурачок затаил дыхание, поднявшись на цыпочки, постарался двигаться тихо, словно мышь. Подкрался, приник ухом к двери.

-Петя Петушок, выгляни в окошко, дам тебе, — раздалось снаружи.

Парень испуганно отпрянул. В паху разгорелся настоящий пожар.

Через мгновение грохнули засовы, и дверь распахнулась.

Марья стояла далеко, за оградой. Ему бы задуматься, что тут не так. Поздно. Откинув колючие охапки, охранявшие порог дома, Петро на деревянных ногах, в полном тумане направился забору. Открыв щеколду, пригласил девушку войти.

Что происходит с ним? Откуда взялся пожирающий тело жар и иссушающая горло жажда?

Бедняга задрожал, словно осиновый лист, обезумел от складной фигурки в ситцевом сарафане, от шелковистых волос, стекающих волнами на подрумяненные солнцем плечи, от круглых локотков, смущенно сжатых коленок, от нежных рук, теребящих на шее платочек.

Почему все его мысли сосредоточились на впадинке, в которой спряталась цепочка с камушком, почему сложно отвести взгляд от ноготков, то легко касающихся кожи, то нетерпеливо царапающих ее, от соблазнительных бугорков, появившихся на груди под кружевами.

Петро с трудом сглотнул, избавляясь от странной сухости во рту.

- Испей меня, любый, — шепнула Марья, и, шагнув ближе, заглянула пареньку в глаза.

Упав в переливающийся весенней зеленью омут, он захлебнулся в струях речной воды. Прикоснувшись к прохладным губам с единственным желанием — напиться сполна, распластал душу, вкусив юркого язычка, погрузился в сладостное небытие.

Рука Марьи скользнула под рубашку, нежно лаская его тело. Захолонуло сердце у дуралея. Канул разум. Схватил Петро ведьму на руки и понес в дом, гостеприимно распахнувший дверь.

* * *

— Ничего не помнит, соколик горемычный. Вернулась вчера, калитка, дверь входная настежь, цветы на грядах примяты. Смотрю, лежит в горнице на полу, в чем мать родила. Обмерла я, за сердце схватилась. Кабы чего худого не стряслось! Беда то одна не жалует. Вон, дом соседский дотла сгорел, полешка не осталось, словно черт языком слизнул. Бабы говорят, Иван заживо полыхал, все пытался огонь сбить. А сестра его гулящая исчезла, аки в воду канула. Аспидное племя! Одного огонь прибрал, другую омут уволок.

Старушка перекрестилась, глядя на образа.

— Лиходейка к нам в избу заглянула. Гляжу — все иконки задом наперед перевернуты, ликами к стене приперты. Погуляла чертовка на славу. Что твои говорят, Хметушка, видели чего, аль слышали?

Бригадир, притулившийся на крошечной табуретке в углу, неопределенно крякнул, покачал головой:

— Люди говорят, шайтан этой ночью веселился. Они в вагончике отсиживались, выйти боялись.