Море сильно штормило, но он почти не обращал на это внимания, стараясь не упустить из виду туго натянувшуюся лесу. С неба лил дождь, который ветром швыряло в насквозь промокший, обвисший парус.
Уже двенадцать часов старик провел в море и до сих пор на крючок попался только один марлин - крупный и блестящий, точно торпеда, но ему нужно было не это. Старик убил марлина ударом деревянной колотушки и бросил его в мешок. Потом вытер тряпкой мокрое лицо и покрепче ухватился за планширь, вычерпывая из лодки воду. И тут лесу дернуло. Лодку даже развернуло и несколько ярдов протащило против ветра. Старик уронил ржавый черпак под ноги и бросился вытравливать лесу. Натянувшаяся как струна, она чиркнула по его ладони, но он даже не почувствовал боли.
- Ах ты, чертова рыба, - пробормотал он, аккуратно вытягивая лесу дюйм за дюймом. Вздувшиеся от напряжения старые мышцы отчаянно болели, но он продолжал тянуть, не меняя позиции. Море вокруг лодки странным образом успокоилось, и дождь утих, как отрезанный, хотя за кормой все так же вздымались черные валы, с которых ветер срывал пену.
И тут старик увидел Рыбу. Она медленно всплывала из глубины, светясь желтым, точно большой слиток золота, и лениво шевелила жабрами. Леса успокоилась и больше не жгла руку, а провисла неподвижно.
"Сейчас бы выпить", - подумал старик. Рыба всплывала, а он вдруг вспомнил о старухе, которая, наверно, до сих пор ждала его на берегу.
- Сука, - неожиданно громко и со злобой произнес он и сам поразился своему хриплому голосу: как скрип ржавой дверной петли. Рыба сделала круг, тенью скользнув под лодкой, и всплыла.
- Чего тебе, старик? - спросила она. В ответ он сначала смог только устало покачать головой. Разжал скрюченные пальцы и невольно застонал, чувствуя боль в старых суставах. Но Рыба ждала, и старик понял, что если не скажет сейчас, то уже никогда не получит второго шанса.
- Понимаешь, - он запрокинул голову и посмотрел на альбатроса, нырявшего под низкими тучами, - моя чертова старуха точно взбесилась. Никакого покоя от нее.
- И что же? - поинтересовалась рыба, снова нырнув, чтобы сделать свой водяной вдох. - Чего она хочет? Сделать ее правительницей Кубы? Владелицей самого большого казино? Утопить в деньгах?
Старик никогда не был в казино, только видел, как туда ходят богатые гринго в белых костюмах. Поэтому он несколько секунд молчал, сматывая лесу на палку. Потом поднял глаза и рассеянно провел шершавым пальцем по острию гарпуна, лежащего у борта.
- Нет. Ты вот что... пожалуйста, сделай так, чтобы у нее осталось только корыто. Одно разбитое корыто. Вот тогда она лопнет от злости.
"И я, наконец-то, смогу жить как хочу и просто ловить рыбу", - мысленно добавил он. Эта мысль изумила старика. Перед ним было море, в теперь которое никто не помешает уходить, когда вздумается.
- Хорошо, - сказала Рыба и вильнула хвостом, отправляясь на глубину.
КРАСОТА
Эх, и хорошо на ранней заре выйти из покосившейся избы на приволье, вздохнуть полной грудью: "Красота!"
Спуститься со скрипящего крыльца, не обращая слуха на грохот рухнувшей сзади крыши. Облокотиться на плетень, упасть вместе с ним на землю и долго лежать, глядя в синее небо. Умыться ключевой водой из дырявого ведра, развалить колодезный сруб, потом выйти за околицу и побежать босиком по росистой траве-мураве, раскинув руки и смеясь от радости.
Беспричинной.
Выбежать на только сжатое поле и помчаться по нему, радуясь тому, как все на Святой Руси ладно и хорошо устроено. Напугать запоздалых жнецов распевами Псалмов Давидовых. Уколоться об стерню, споткнуться, упасть и выколоть себе сразу оба глаза. И медленно ползти по полю домой, прислушиваясь к крику петуха.
* * *
А то вот еще: славно выйти на закате солнца из дремучего Муромского лесу. Размахнуться кистеньком, раззудить руку дубинушкой. И эй-ухнуть.
Ограбить сирот, отнять последнее у вдовицы. Обесчестить, сколь руки загребут, красных девушек. Зарезать за пару луковиц купчишку, едущего с ярмарки, увести корову у крестьянина. Зажечь церковь и пустить "красного петуха" на общинный луг. И радоваться, радоваться, смеясь во все горло.
Беспричинно.
Потом перекреститься широко, троеперстно, от всей души, да жахнуть ендову водки, роняя едучие капли на плисовые штаны.
Хватить ендову вдребезги об сыру-землю, снять кушак и повеситься тут же: на дубе, рядом с сиротами, вдовицей и красными девицами.
ЗА ЕЛКОЙ
- А я тебе говорю - без елки никак!
- Конечно, - торопливо согласился тот, что пониже, быстро переступая ногами в облезлых собачьих унтах, - и я говорю, никак. Без елки-то!
Высокий подозрительно покосился на него и перекинул топор из руки в руку. Потом убежденно заговорил:
- Сам подумай - курам на смех Новый Год так встречать. Если даже под елкой нельзя выпить, послушать куранты...
- Ну еще бы! - с готовностью откликнулся его спутник, украдкой растирая красные, замерзшие руки.