— Ты действительно ничего не помнишь? — снова спросила она.
— Ничего.
— Ни нашу свадьбу? Ни то, как мы познакомились? Наши… — она зарделась, — ссоры?
— Нет.
— И как ты себя при этом чувствуешь?
— Сказать по правде, я в бешенстве. Ты знаешь практически все обо мне, а я… — Он обреченно махнул рукой. — За исключением двух-трех моментов, я тебя совсем не помню.
Его лицо болезненно исказилось.
— Мне жаль твоего отца, — тихо сказала она. — Он… страдал перед смертью?
Финн не хотел вдаваться в подробности, но под влиянием какой-то неведомой силы произнес:
— Когда его увозили в госпиталь, с ним все было в порядке, он даже написал дополнительное распоряжение к завещанию, но на следующий день его не стало.
— Он… был, — Алли часто заморгала, — хорошим человеком. Он мне нравился. — В ее улыбке сквозила печаль.
— Марлен говорила…
— Что мы не ладили или… что мы ладили
Финн промолчал, и Алли покачала головой.
— Он был добр ко мне, любил повторять, что я заставила его почувствовать себя снова молодым. Я помню… — Она запнулась. — Я помню, однажды он отложил встречу, чтобы отвезти меня на экскурсию по городу. Мы с тобой жили в Копенгагене уже две недели, и он очень удивился, что ты не показал мне достопримечательности.
— Возможно, я работал. Поэтому Марлен ревновала? — сам не зная почему, спросил он. Когда она пожала плечами, Финн изумленно изогнул брови. — Если ты говоришь намеками, потому что щадишь мои чувства, то не нужно. Я знаю, на что способна Марлен.
Алли заерзала на кушетке.
— Николай был забавным. Харизматичная личность, живой ум, склонность к сарказму. Однако он был моим свекром. Марлен не одобряла нашей дружбы и обвиняла меня бог знает в чем.
Еще один кусочек мозаики встал на место. Но имел ли в действительности место любовный треугольник?
— Ее обвинения хоть отчасти правдивы?
Алли вскочила на ноги и зашагала по комнате. Ее лицо пылало от негодования.
— О боже… нет! НЕТ!
— Марлен ясно обрисовала характер ваших отношений.
— Могу себе представить. — Алли резко отбросила волосы с лица.
— А квартира?
Она нахмурилась.
— Мы говорили о ценах на жилье в Сиднее. Я сказала, что дома у пляжа всегда очень дорого стоят. Он купил квартиру на свое имя. Когда я приехала домой, мне негде было жить, и он предложил пожить в той квартире бесплатно столько, сколько мне нужно. Я настаивала на оплате, и мы договорились о месячной ренте, по моему мнению очень низкой, но…
Финн молчал.
— Никаких тайных встреч и свиданий между нами не было и не могло быть, — твердо добавила она. — Все было предельно честно. Я была влюблена в
Финн понял, что был невнимателен к своей молодой жене. Он так хотел достойно продолжить дело отца, что работал как вол. И, судя по всему, не умел наслаждаться плодами своего труда, позволил женщине, которую безумно любил, уйти.
И как теперь заставить Алли поверить ему, а заодно спасти компанию и обуздать собственные телесные желания?
Финн чувствовал, что земля уходит у него из-под ног.
Он потер ладонью подбородок.
— Я рассказывал тебе о своей семье?
— Я получила больше информации от твоего отца. Луиза рассказывала о компании и сотрудниках. А Марлен только и делала, что просвещала меня насчет твоих бывших девушек.
— Моя мачеха из бедной семьи и всегда боялась потерять деньги и статус. Она рассказывает о нашей «голубой крови» всем, кто хочет слушать, но на самом деле о первых Соренсенах известно крайне мало. Так что, скорее всего, я не принц. — Он улыбнулся. — А помолвку я разорвал до отъезда в Сидней. Соренсен одна из самых древних фамилий в Дании, но близких родственников у нас очень мало. У моего отца все было завязано на бизнесе. Он провернул несколько рискованных предприятий, чтобы начать свое дело. Мой дядя жил одиноко, и после его смерти пять лет назад все перешло ко мне. Мое настоящее состояние на сегодняшний момент составляет свыше двух миллиардов.
— Долларов?
Он кивнул, и Алли на мгновение зажмурилась.
— Никогда бы не подумала.
Финн пожал плечами, словно его не очень волновала ее реакция. Ее руки затряслись, и он осторожно забрал у нее чашку и поставил на стол.
Девушка несколько раз смущенно пригладила волосы.
— Скажи что-нибудь, — попросил он, когда неловкое молчание затянулось.
— Дай мне минутку.
Он молча изучал черты ее лица, мысленно сравнивая их с ее изображением на старых фотографиях. До отъезда сюда он часами разглядывал их, стараясь вызвать в себе хоть малейший намек на былую страсть.
Пустота.
Он отчетливо помнил, как, вернувшись из больницы, открыл коробку с разной мелочью и бумагами — и игра в кошки-мышки началась. Не прикасаясь к старым фотографиям и письмам, он оставался трезвомыслящим и рассудительным, но стоило ему прочитать хоть слово или дотронуться до какой-нибудь вещицы, как в душе поднималась паника.