Забытое слово

– Советский народ понес тяжелую утрату. Оборвалась жизнь выдающегося деятеля ленинской партии и Советского государства Леонида Ильича Брежнева. Его жизнь – образец беззаветного служения интересам партии и народа. В памяти всех советских людей Леонид Ильич Брежнев навсегда останется как человек, беспредельно преданный учению Маркса – Энгельса – Ленина… – раздавался эхом в углах актового зала голос Ларисы Игнатьевны, завуча общеобразовательной средней школы № 45, куда родители привели меня «учиться, учиться и еще раз учиться».

Я, первоклашка, стояла в первом ряду и думала о том, что умер великий человек.

Когда я пришла в первый класс, то первым уроком был урок мира. Мы раскрыли букварь и прочитали вслух заголовок: «Наша Родина – СССР». Потом нам рассказали то, что мы и так хорошо знали: что живем в прекрасной огромной стране, где о каждом заботится государство и партия, и нам повезло, что мы не родились где-нибудь за океаном, где ужасный капитализм, голод, нищета и войны и где «маньяк Рейган ставит человечество на грань ядерной пропасти».

Когда я пришла в первый класс, я жаждала учиться на пятерки, стать поскорее пионеркой и комсомолкой и посвятить свою жизнь борьбе за благо человечества. Я «горела» за счастье своего народа и «кипела» ненавистью ко всем инакомыслящим. Мне хотелось поскорее вырасти и стать кем-то, кем нация могла бы гордиться. Еще в детском саду я сочинила стихи:

Родина моя – прекрасная.
Как люблю тебя – не высказать.
Реки, и леса, и поля —
Вот моя земля. Советская!

Мама мою поэзию не оценила, но бабушка хвалила очень, говоря, что есть «искра Божья» в моей душе. Я была счастлива, хотя и не верила в существование «Божьих искр», в чем убеждать старую бабушку было бесполезно.

С первых дней учебы обо мне заговорили как об отличнице, активистке и помощнице учителя, как об одной из тех, кому «больше всех надо».

Родителям как бальзам на душу лились слова благодарности в моих грамотах и похвальных листах. Я верила в свое блестящее пионерское будущее точно так же, как многие верили в грядущий коммунистический рай.

Все были счастливы.

Спустя два года советский народ и мы, школьники, во главе с нашей учительницей Ларисой Игнатьевной провожали умершего Юрия Владимировича Андропова.

Я опоздала на торжественную линейку, но успела на минуту молчания. Минуту молчания озвучили сопением и шмыганьем. После все разошлись по классам, кроме меня и еще нескольких опоздавших. Нас попросили пройти в пионерскую комнату. Там ярая комсомолка – пионервожатая Юлия Эдуардовна – на фоне распластанного красного флага и недоукрашенного лозунга «Руки прочь от Никарагуа!» заговорила о том, что «…из нас должны выйти настоящие граждане социалистического общества, активные строители коммунизма, люди с высокой моралью, культурой труда и поведения…». Эта проникновенная речь преследовала цель вызвать в нас чувство глубокого раскаяния, но мне было не совестно за опоздание по одной уважительной причине. Настолько уважительной, что трудно было скрывать радость.

У меня родилась сестренка! Я так давно просила ее, но у мамы все не получалось; а потом врачи сказали, что сестренки не получится никогда. Но она получилась!

– Надежда!.. Скоро вы станете пионерами и должны понимать, к чему вас это обязывает! – распалялась Юлия Эдуардовна. – Я еще поставлю вопрос на общем собрании, а сейчас – разойтись по классам!

Это, пожалуй, был первый сбой в моем безупречном поведении и учебе.

В тот день после уроков я пошла к Маринке, моей подруге, в гости. Мы могли пойти и ко мне, но у меня дома не было никого, кто бы нас покормил. Папа работал допоздна, делал «шабашки», а маму выписывали из роддома только через неделю. А у Маринки была бабушка, которая кормила горячим и вкусным обедом.

– Ну как дела у твоей мамы? – сразу поинтересовалась она, как только мы вошли, точнее – протиснулись в заставленный мебелью коридор.

– Она родила сестренку.

– Как хорошо! Как хорошо! Слышала я, что в роддоме была торжественная выписка 250-тысячного жителя. Растет наш город! Но как жалко, умер Юрий Владимирович… Единственный приличный генеральный секретарь партии, и надо же… Опять какого-нибудь старого выкопают…

– Думай, что говоришь, бабка! – заворчал на Маринкину бабушку вышедший из комнаты дед. – Совсем из ума выжила.

– Ой! – всплеснула руками Маринкина бабушка. – Хотите, вам плитку кухонную новую покажу? Маринин отец, пока вы в школе были, привез. Мы ей кухню выложим в новой квартире. «Лунный камень» называется. В Москве за ней такая очередь была, чокнуться можно. Хорошо, что до похорон успели купить, сейчас бы не въехать, не выехать…

– Дети есть хотят, а ты их баснями кормишь! – пробубнил из дальнего угла комнаты дед.

– А скоро вы переезжаете? – спросила я, садясь за кухонный стол, Марину.

– Как только, так сразу. У меня там будет отдельная комната.

– А какие обои мы туда достали!

– Бабушка!