Забытое слово

– Надя! Опять ты Дашу будишь! Да что с тобой! Тебя опять в больницу вести надо! Ты совсем не в себе!

Я молча опустилась перед ней на колени и, склонив голову, четко сказала:

– Мама, ПРОСТИ МЕНЯ!

Одной рукой мама схватилась за шею, а второй оперлась о дверной косяк.

– Ты что, Надь? Что с тобой? Коля-а-а!

Прибежал папа.

Я, не вставая с колен, продолжила:

– Папа, ПРОСТИ МЕНЯ! Я была плохой дочерью. Простите меня, пожалуйста, если можете…

Они оба заплакали, попытались поднять меня с колен, но у них не получалось; в конце концов мама села на пол рядом со мною и стала уговаривать простить их тоже. Мы все переобнимались и разошлись по комнатам, и в ту ночь долго не могли уснуть, а когда уснули, это был самый крепкий сон за последние годы.

Свадьба была что надо. Все как полагается: белое платье, машины, заказанное кафе с народом в сорок человек, поздравления и все прочее… В ЗАГС меня вез Ленька на своей новой машине – отнятой, вероятно, у какого-нибудь «лоха». Мы с Варей сидели на заднем сидении. Варя плакала и говорила, что завидует мне белой завистью. Я тоже боялась разреветься, но не от избытка чувств, а от «страха внезапного приступа страха», но, к счастью, после того вечера я обрела точку опоры и жуткие иллюзии отступили.

Однако без припадка не обошлось. Когда в ЗАГСе при скоплении народа шепелявая женщина повела торжественную речь, мой взгляд упал на портьеру за ее спиной. Там красовался герб СССР.

«Вот уж точно живут в другом измерении. Государства советского нет, а они все так же под серпом и молотом кольца надевают… Сейчас еще пошлют коммунизм строить».

– И будьте строителями достойного будущего! – пронеслось шепелявое напутствие.

Я огляделась. Все стояли с такими лицами, будто кто-то умер. Две мамы – моя и Захара – вытирали слезы.

Маскарад, да и только. Неужели никто не замечает абсурдности ситуации?

Мне стало смешно. Сначала слегка, потом все больше и больше. Я попыталась подумать о чем-нибудь грустном, но сама мысль о том, что я сейчас загогочу, была такой невыносимо смешной, что я кусала губы.

Когда мне было лет пять, я дружила с девочкой из соседнего дома. Ее звали Таня. Иногда я пила у нее чай, и, когда Танина бабушка усаживала нас за стол друг против друга, мы начинали смеяться, рискуя подавиться. Не было средства, чтобы успокоить нас. Бабушка Тани сначала уговаривала помолчать, потом ругала, потом, плюнув, уходила прочь с кухни, говоря в сердцах: «Смех без причины – признак дурачины». Эти слова были последней каплей, после которой мы падали под стол от смеха…

Заиграла музыка, гости ринулись нас поздравлять, и пытка закончилась.

В кафе погуляли классно. Я ощущала себя королевой. Свидетели – Варя с красавчиком Мишаней – старались вовсю. Гости хорошо напились, напелись, разбили витрину и чью-то физиономию.

После свадебного торжества мы с Захаром поехали на съемную квартиру, так как со свекровью жить я категорически отказалась. Эту однокомнатную хрущевку, которую помог снять на полгода мой папа, мы привели в сносный вид заранее и, приехав, уселись на расправленную кровать.

– Захар, у меня платье на спине зашито. Так не снять, надо ножницами расстричь, – зевая, протянула я. – Поможешь?

– Без проблем.

Захар нашел ножницы, аккуратно распорол шов и помог снять платье.

– Спокойной ночи, Захар, – рухнула я в постель.

– Спокойной ночи, любимая, – плюхнулся он рядом.

Мы поцеловали друг друга в щечки и вырубились.

Замужество

Медовый месяц был медовым. Захар буквально на руках носил, исполнял все прихоти. На подаренные нам деньги Захар по моей просьбе накупил Даше одежки. Потом – мне. Он голодал, так как не привык обходиться тем рационом, которого хватало мне, но переносил это едва ли не с радостью: он выглядел счастливым только от моего вида.

– У меня самая красивая жена, – говорил он гордо.

Я добавляла:

– И самая умная.

– Ну конечно, – соглашался он. – Только чересчур своенравная.

– Я же львенок. Ты сам сказал, – мурлыкала я.

– Ну, конечно. А я большая черепаха…

Это была такая глупо-романтическая игра в нежность, заботу и любовь. Мы писали друг другу трогательные записочки в блокноте на кухне, записывали признания в любви на магнитофонную ленту с тем, чтобы кто-нибудь из нас в отсутствие другого поставил кассету и слушал этот лепет.

Иногда мы играли и в бурные страсти. Так случалось, когда кто-то из нас дольше положенного разговаривал с противоположным полом, кто-то не так поглядел на кого-то или происходила другая подобная чепуха. Тогда мы разыгрывали «обидки», щипались, дулись, били чего-нибудь, и за всем этим следовало бурное примирение.

Как-то раз мы гуляли с Дашей, и кто-то из прохожих обронил в наш адрес, дескать, «какие молодые родители». Эта фраза понравилась Захару, и он стал называть Дашу не иначе как «доченька». Я подыгрывала «папочке».