– Мы с тобой, – произнес Шерзод, и два друга поднялись. – Фатима стала нам сестренкой.
– Сколько здесь?
– Примерно пятьсот дирхемов и дорогое кольцо с алмазом. Больше нет.
– Этого недостаточно! – воскликнул Абдурахман с нарочитым возмущением. – У твоего отца я заметил золотые пояс и кинжал. Пусть их тоже отдаст.
– Это честь согдийцев, их не отдадут. Я вам говорю, больше золота у нас нет.
– Ладно, забирай свою девушку, – смягчился Абдурахман, – ты заслужил.
– Моя милая, наконец-то мы свободны, наконец, вместе, – произнес юноша и прижал ее к груди.
– Пусть откроет свое лицо и покажет себя, – сказал кто-то, но тут все вспомнили, что мусульманские женщины не смеют показывать лица чужим мужчинам. Однако Тархун нашел нужные слова:
– Дочка, не стыдись. Мы доводимся тебе отцами, а юноши – братьями.
– Мой сын привез из чужбины истинную пери!
– А какие у нее глаза, словно у богини Десси*.
– Оказывается, арабские женщины тоже красивы.
– Диваштич, когда свадьба? Мы должны успеть приготовить достойный подарок.
– Как только прогоните арабов. На пиру вы будете самими почетными гостями. Надеюсь, остальные дихканы тоже приедут.
– Они ослабли и не нападут на нас. Это самое главное. Потому и мы не будем спешить. Может быть, согдийцы сами уйдут? Тогда мы сохраним силы и возьмем Пайкенд.
– У нас продукты на исходе, – напомнил кто-то из вождей.
– Я помню. Поэтому вот что: мы обманем врага. Для этого завтра устроим для своих воинов богатое угощение: пусть согдийцы видят, что еды у нас достаточно и мы никуда не спешим. Тогда они либо вступят в бой, либо уйдут.
– А если они не поверят?
– Сами нападем, по-другому нельзя. Иначе нас ожидают голодная смерть, или сдача на милость врагу. Но знайте, согдийцы не пощадят нас, вождей, из-за погибших в Медине заложников.