Забытое время

— Гос-споди, — произнес он. Слегка отстранился, и Джейни порадовалась, увидев, что всю его самоуверенность как рукой сняло, что он потрясен не меньше ее — потрясен силой этой страсти, которой нечего тут делать, а она все равно нагрянула незваной, огорошив их обоих до полусмерти, как взаправдашний призрак, явившийся к участникам пижамной вечеринки, которые просто-напросто забавлялись со спиритической доской.

Секс на пляже (Вроде был такой коктейль? Такова ее жизнь, что ли? Пошлый коктейль с зонтиком?) с незнакомым мужчиной, который тешится с женщинами, не надевая презерватива, — очень, очень, очень неудачная идея. Однако тело Джейни не соглашалось. И она никогда в жизни ничему не отдавалась целиком, и, быть может, час настал. До нее доносился грохот стальных барабанов, точно металлические пузыри описывали мертвые петли в воздухе, и счастливые крики пляшущих свадебных гостей, и смех жениха с невестой, которые тоже танцевали под высокой тростниковой крышей. А Джейни почти сороковник, и она, наверное, никогда не выйдет замуж. И тут еще эта прелестная жена спит в большой постели с кучей розовощеких детишек, а Джейни не к кому возвращаться, ни дома, ни детей, ни мужа, совершенно некому ее любить, кроме этого теплого тела с быстрым ровным пульсом и жгучей жизненной силой. Как будто страницу, на которой она обитала, вдруг выдрали из переплета, и Джейни осталась на выдранной странице, на свободной, вольной странице, что трепеща опускается на пляж, над которым вздымает голову луна.

В конце концов их тела насытились, но оба они, задыхаясь, все цеплялись друг за друга.

— Ты… — Он покачал головой, изумленно улыбаясь, и эти живые восхищенные глаза вбирали белое сияние ее песком истертого тела. Он не договорил; не дал себе договорить, за целую взрослую жизнь обучившись дисциплине умолчания, и Джейни не знала, что он хотел про нее сказать, но знала, что до конца своих дней будет взвешивать версии. Ей внезапно захотелось рассказать ему что-нибудь — выложить ему всё, все свои секреты до единого, срочно, сию минуту, пока еще не угасает тепло, в надежде, что ей останется какой-нибудь осколок, ей будет за что цепляться, — удастся сохранить некую связь…

Сохранить? Она чуть не рассмеялась над собой в голос. Настоящий миг ухмылялся ей в лицо, а она все равно невольно отворачивалась.

Закончилось всё стремительно. Джейни обдумывала произошедшее, заново проигрывала в голове, пока они бок о бок молча брели к гостинице, и его рука легко лежала на ее спине — то ли ласкала, то ли подталкивала вперед.

— Ну что ж, на этом все. — Он стоял у двери своего номера. — Приятно было с тобой пообщаться.

Лицо его изображало уместную нежность и серьезность, но Джейни чувствовала, как в нем уже поднимается упрямый ветер, и этот ветер гонит его не туда, куда дует ветер у нее в душе, и Джейни без всяких слов поняла, что у ее желания опутать, ухватиться нет ни малейших шансов перед лицом его нужды срочно слинять из коридора и опять остаться одному.

— А нам не надо… я не знаю, электронными адресами обменяться? Ты, кстати, в Нью-Йорк по делам не ездишь?

Она постаралась говорить легкомысленно, но взгляд его был печален. Джейни прикусила губу.

— Ну ладно тогда, — сказала она. Она справится. Раньше справлялась. Он наклонился и ее поцеловал — сухой мужнин поцелуй, и все равно отъял от нее крохотную частицу.

Его фамилии Джейни не знала. Это она сообразила уже потом. Зачем было узнавать его фамилию? Границы так ясны — едва ли нужно их описывать. Но уже потом она пожалела, что не знает фамилии, — не для свидетельства о рождении, не из желания отыскать его и усложнить ему жизнь, просто ради истории, чтобы со временем рассказать Ноа: «Однажды ночью я познакомилась с мужчиной, и то была прекраснейшая ночь на свете. А звали его…»

Джефф. Джефф Неведомочто.

А может, Джейни так и хотела. Может, так и планировала. Потому что Джеффа Неведомочто из Хьюстона никак не найти, и оттого Ноа привязан к Джейни крепче, безраздельно принадлежит ей.

Глава вторая

— Но еще не конец. — Такие слова непрошено выскочили изо рта у Джерома Андерсона, когда невролог объявила, что жизнь его с функциональной точки зрения подошла к финалу.

— Разумеется. Мистер Андерсон, это вовсе не смертный приговор.

Но он-то говорил не о жизни; он говорил о работе. Которая, если уж докапываться до сути, и есть его жизнь.

— Доктор Андерсон, — поправил он невролога. И постарался унять панику, глядя, как невролог по ту сторону стола суетится изящными руками, рассказывая ему о его заболевании.

Год после смерти жены все женщины, что попадались Андерсону, были Не Шейла — и дело с концом. Но сейчас он внезапно подмечал черты, какими обладают только живые женщины: как глаза невролога сочувственно увлажнились, как на вдохе и выдохе вверх-вниз ходят мягкие изгибы, еле различимые под белым халатом. Он видел, как ее черные волосы блестят от солнечного света, вдыхал антибактериальное мыло, перемешанное с чем-то легким, знакомым — цитрусовым запахом духов.